Едва первые лучи окрасили пики далеких гор. Тимора покинул сон. Редко кто в Лантийском дворце вставал так же рано. Наверное, виной тому была старость, а может он, всевластный правитель Аттлы, потерял покой. Отослав нетерпеливым жестом стражей он направился к башне Двух Лун.
Прежде он любил бродить в одиночестве песчаными дорожками сада среди благоухающих роз и причудливо остриженных кустов, задерживаться у мраморных статуй и наблюдать, как их белые тела розовеют с восходом. Теперь он угрюмо шел по аллее, длившейся до самого Океана. В сухой шелест пальм, хриплое бормотание попугаев вплетался плеск диковинных рыб в прудах. Иногда слышались крики павлинов, то звон цепей и рычание пантер. У беседки Тимор свернул на мощеную дорожку и вышел к башне, стоявшей здесь, как грубый гранитный пест еще с темных времен Гартхи. Окованная толстым железом дверь не запиралась много дней, и он неторопливо поднялся наверх. Славный город, зачатый в споре Атта и вечных, был перед ним: от северных плодородных взгорий, побережья Океана до начала затерянных в сизом тумане дорог. Но помнил правитель время, когда могущество Аттлы распространялось дальше чем пространства зримые: ее железные легионы властвовали на суше, корабли бороздили море, усмиряя недругов и оберегая давний порядок. И от Сиахии, богатой золотом Фивы, за южные горы до Соадама не было воли другой, как воля правителя величайшего из городов. Тимор еще помнил пристань, тесную от сотен больших кораблей, нескончаемые караваны и толпы покорных рабов, гонимых с соленых пустынь или доставляемых из-за моря.
Завернувшись в плащ, он глядел на юг, вынашивая планы возмездия Соадаму. Последний год стал худшим в затянувшейся войне. Теперь даже за Жемчужной грядой появлялись быстрые галеры врагов, они становились смелее, словно Океан полюбил их пресную подать больше чем богатые дары аттлийских храмов. Союзные города были недовольны, требовали защиты и слали посольства. Доходили вести, будто многие непротив заключить хитрую сделку с южанами, а кое-кто открыто переметнуться на их сторону, это бы означало уже войну, верно, самую большую за последние пять столетий.
Перебирая узловатыми пальцами звенья цепи, Тимор смотрел на горы. Он слышал, как по ступеням поднялся Тарг и остановился рядом. Они молчали, ожидая пока полноводную Ланту ослепит солнечный свет, и звук гонга обозначит второй шаг Солнца - время Радостной Гекры и брошенных зернами слов.
- Соадам. Я тоже чаще думаю о нем, - сказал верховный жрец. - Когда-то тот город зачали наши предки. Он рос на южном берегу как жемчужина, утверждая их славу. Они приходили сюда поклониться дому Атта и Великой Матери. А мы помогали им возводить прочные стены против наунийцев.
- Теперь под этими стенами кости моих воинов. Рано или поздно я разрушу их с моря, что станет законом вперед. Да, этот город основали мы, растили и оберегали, как любимое дитя. Но будь проклят тот день: дитя выросло, забыв о родстве и долге. Они обратили против нас наунийцев; ведут разбой на море, подкупом и угрозами посевают смуту в союзных городах. Войско гиены - Тубха высадилось на Керпе, перебив весь наш гарнизон. Не было пощады никому: семьдесят знатных иорцев они увели заложниками, остальных посадили на ветхие корабли без парусов и весел вывели в море. Мои подобрали немногих живых. Я узнал только вечером.
- Понимаю тебя. Ты разгневан настолько, что не спрашиваешь об Аруме.
Тимор, нервно теребя цепь, опустился на скамью, потом проговорил: - что-то донесли торговцы?
- Нет. Они по-прежнему утверждают: за страной Единорога его след теряется. А там говорят самое разное… Слишком много чтобы сложить истину. Мне было видение - вот в чем дело. - Жрец сел напротив и, собираясь мыслями, с минуту молчал. - Знаю - он вернется. К дням Торжества Лои или немногим позже, еще до дождей. Ты должен быть готовым к этому.
- Вернется… Он все-таки достиг Земли Облаков?
- Этого боги мне не открыли. Ответь, если это не будет для меня тайной: ждешь ли ты его, как пропавшего сына или как того, что было дитя, но стало "Соадамом"?
- Он - мой противник, Тарг. И ты знаешь: либо он приклонит колени и обретет отца, либо двери всех домов перед ним останутся закрыты.
- Кроме ворот Асты. Справедливо ли? Норн будет рад ему с опасными тайнами аоттов и без них.
Верховный жрец помнил тот день, когда сын Тимора прилюдно усомнился в могуществе древних аттлийских богов. Он пытался оспорить вечную мудрость, само начало их земли и народа, указывая на святилище Асты, хранящее чуждый Звездный Огонь да ложные мысли. Тогда Арум - еще дитя разумом, получил должный ответ, и многие смеялись над ним, однако он не извлек урока, а ушел пилигримом к Земле Облаков. Он надеялся вынести оттуда иные сакральные истины:
осколки их якобы пылились в храме Асты. Много отпрысков знатных семей последовало за ним, и многое переменилось в самой Аттле, будто в сад, где правили чистота и порядок, ветер занес семена неистребимого сорняка. Реже упоминалось имя прародителя; Дом Чисел в Тарах потерял почет… Или то началось раньше? Прежде, чем Криди, исповедуя вздорные измышления Норна, отплыл на поиски городов черных людей, история которых якобы древнее первых аттлийских святынь?! Нет, высокий посвященный понимал: тот ветер дул с неба, из глубины веков, и бездумные дети - уже плоды некогда брошенных зерен. Адепт верхнего храма знал многие непроизносимые тайны ушедших эпох, силу сфер аоттов и свидетельства о ходящих по небу - он был достаточно опытен в знании, чтобы не возлагать вину на Арума, Норна или сотен подобных им. Новые, замешанные на людских пороках нравы, угождение чуждым богам, полчища диких наунийцев на юго-западных границах - все это было легкой зыбью перед настоящей бурей. И, чтобы выстоять в ней, Аттла должна была держаться корней, глубже пустить их в землю освященную Прародителем.
- Сейчас преждевременно и опасно закрывать ворота Асты. Норн - влиятельный жрец, - прервал его мысли Тимор.
- Ветер не всегда умеет потушить огонь. А огонь не всегда во вред. Прародитель когда-то постиг, как любую вещь мира сделать неопасной или заставить служить. Ему было известно шаткое равновесие законов, череда причин и следствий. Он отдал нам в наследство свое сознание и силу числа, но многое позабыли. Даже что имеем - редко усердствуем приложить. Огонь не всегда во вред - повторил Тарг. - Не думай: это не проповедь, попросту я говорю, что нельзя бросать в него то, что должно украсить наши храмы. Недопустимо отдавать наши души и кровь, суть - надежду.
- Понимаю, ты говоришь об Ардее.
- После того, как ты лишился Арума…
- Сейчас о ней! - нетерпеливо прервал Тимор. - С началом одиннадцатого дня она войдет в Верхний храм. Перед всеми душа ее станет принадлежать Атту. Мне тяжело было решиться, Тарг… Сделай, чтобы она приняла посвящение скорее.
- Насколько это возможно. Она твоя дочь, - хмуро заметил жрец. - Выбор через сознание это всегда угодная жертва и всегда боль.
- Пусть сначала будет боль. Мне многое придется начинать с нее. И когда моя дочь станет у камня прародителя, никто не посмеет упрекнуть меня словами Темра. Аргуры и совет перестанут даже шептаться. Я призову легионы и начну снаряжать корабли. - Правитель вновь обратил взгляд к Соадаму, глаза его заблестели". - Потребую гарантий от Сиахии и вольнодумных наонцев, возьму с них золотом, воинами, лошадьми. Иора и Пале уплатят нам галерами. Я многое начну сегодня - к следующей Луне, никто не усомнится в могущество великого города и хранящих его богов.
Жрец Атта, сжимая серебряный жезл, слушая правителя. Сердцу
те речи были близки, ибо и он знал прежнюю славу Аттлы. И в то же время он был удивлен, что этот человек, от которого зависит уже не много, решился на войну, по крайней мере, на большие перемены, когда дни его сочтены. Тарг не мог и не хотел объяснять ему что - либо. Да разве был в этом смысл, если сами боги не угадывают счет камней ими же брошенных.