Пришла зима, наконец-то и мы получили посылку. Как мы радовались каждому листу бумаги, каждой баночке с горчицей, каждому куску хлеба, который столько значил для нас.
Но недолго продлилось наше беззаботное состояние. Заболела Мила. Обострилась ее старая болезнь — сначала в ухе кололо, затем началось воспаление, бедная, терпеливая Мила проплакала от боли всю ночь, и мы не знали, как помочь ей. Наконец нашелся врач и сказал — после обеда будем ее оперировать. Никогда не забуду, как мы все сидели на лестнице Верхлабских казарм, превращенных в больницу, вода, капающая из водопроводного крана, отсчитывала бесконечное время ожидания перед белыми дверями. За ними Мила. Я так боялась, но в конце концов после часа или двух двери открылись и вышел врач. На его лице отражалось физическое и душевное изнеможение. «Теперь все в порядке, еще бы четверть миллиметра, и дошло бы до оболочки мозга — и…»
Мы пошли с мамой домой, не было сил ни говорить, ни думать.
Первый визит в больницу. Мила изменилась — бледное лицо в повязке смотрело на нас, но что еще хуже, нерв левой половины лица был задет, мышцы потеряли чувствительность, левая сторона была перекошена и неподвижна. Я изо всех сил старалась делать вид, что ничего не замечаю, но на лестнице я разрыдалась. И это — Мила? Но прошло время — и лицо выровнялось и рана зажила. Позже мы узнали, что и у врача не было особой надежды: четверть миллиметра — и не было бы у меня сестры. Я не могла себе представить, как бы я жила без Милы, без наших разговоров, полных взаимопонимания, теперь я это оценила сильнее, чем прежде.
И тут неприятность — нашу мастерскую закрыли, пришел конец моему рисованию. Мастерскую переделали в фабрику по производству вещей из кожи и бумаги, и я из гордой художницы превратилась в наипростейшую и наискучнейшую служащую, которая просиживает целый день у кастрюли с клеем.
А на улице все было ярким, цветным… Удар, меня постигший, я перенесла относительно легко, я все еще была под влиянием чудесного исцеления моей Милы, рожденной заново.
И тут — новый удар — транспорт, самый страшный из всех ударов. Первый транспорт — горе постигло и нашу семью — Мила получила повестку.
У меня сердце упало. И естественной мыслью было — едем вместе. И на это я получила никогда мною так и не понятый, никогда мною так и не принятый, никогда мною так и не прощенный ответ — «Не едем». Может, родители сошли с ума? Как можно отпускать от себя Милу? Я спорила с ними — бесполезно. «Не едем. Трое не могут сопровождать одного. Милена взрослая, мы тебя с ней не отпустим, останешься с нами». И это говорят мои родители? Уважаемые люди? Что с ними случилось?
Мила принимала это как нечто само собой разумеющееся. Все сошли с ума, мир перевернулся, меня никто не понимает. Как я могу остаться здесь без Милы?
При этом упаковывались, складывались вещи. Без нас. Мила все сама. Мысль, что я останусь без Милы, не была такой страшной, как та, что она поедет одна.
День отправки помню как сквозь сон. Место сбора было в пыльных казарменных дворах, опаленных жестоким сентябрьским солнцем, все сидели на мешках и рюкзаках, разбросанных там и сям по земле, — отчужденные, отчаявшиеся, собранные в дорогу люди. И Мила. Наша Мила. В зеленой блузке и костюме. Я не верила своим глазам, не верила судьбе, как могло это случиться?
Настал вечер, первый вечер, когда Мила, моя сестра, должна будет спать под открытым небом, на рюкзаке, а я — в нашей переполненной комнате.
Потому что она едет, а мы — нет.
При мысли о том, что будет с Милой, меня охватывало отчаянье. И я говорила с Милой как можно веселей и беззаботней.
«Понимаешь, видимо, так и должно быть. Это путь к самостоятельности».
Боже, спасибо тебе за то, что мы тогда не знали, что это путь не к самостоятельности, а к мученической, нечеловеческой смерти.
Не могу писать дальше. Все кончилось у рельс пожатием рук, «в точке кипения».
Комментариев нет, — не могу.
Поезд ушел, Мила исчезла. Вначале было ощущение полной опустошенности, потом, после страшного последнего письма (со словами «тетю голод я вижу каждый день, Ханка, будь лучше») все словно бы провалилось… Была у меня сестра. Или продолжать надеяться? Это было бы чудо…
И один вопрос. Мила? Первое время после отъезда Милы для меня было стихийным бедствием. Все мелкие радости пресекались мыслью о Миле. Почему она не здесь? Мы с мамой все время плакали, не было у нас никаких желаний. Ни рисование, ни Петр, ничто не могло…
<Рукопись обрывается.>
Перевод с чешского: Елена Макарова
Примечания
1. Источник: архив Яд Вашем, 64.1 (PT 5471). Текст не датирован.
2.Петр Кин (1.1.1919 — 16.10.1944), художник, поэт, дальний родственник Ханы. В Праге она посещала рисовальные курсы Петра Кина, в Терезине он тоже помогал ей как мог. Воспоминания Ханы о Петре Кине приводятся в статье «Petr Kien» (Terezinske Studie a dokumenty 2000, Academia, Institut Terezinske Iniciativy).
3.Mariana Koppelova, род. 27.12.1921, депортирована в гетто Лодзь 3.11.1941, погибла.
4.Здесь и далее подчеркнуто в соответствии с оригиналом.
5.Здесь и далее текстологические пометки публикаторов даны в угловых скобках.
6.Alfred Kantor, художник, род. 7.11.1923, депортирован в Терезин 4.12.1941, в Освенцим — 15.12.1943, выжил, эмигрировал в Америку.
7.Marie Steinova, род. 3.5.1926, депортирована в Терезин 30.7.1942, из Терезина в Малый Тростинец — 4.8.1942, погибла.
8.Arbeitszentrale — Центральный отдел распределения рабочих мест в Терезине; Zentralevidenz — Отдел учета рабочих мест; Transportevidenz — Отдел составления транспортных списков; Familienkartei — Отдел регистрации семей; Transportleitung — Транспортное управление.
9. Термины, обозначающие внеочередное включение человека в транспорт в Терезин.
10.Текст чешской рукописи Ханы Стейндлеровой был очень неразборчивым, с пропусками и перерывами. Мы обратились за помощью к Мауд (Михаль) Бер, бывшей узнице Терезина. Читая дневник вслух, она сделала несколько комментариев, которые даются петитом прямо в тексте. Мауд (Михаль) Бер, родилась в 1929 в Простеёве (Моравия). Летом 1942 отправлена в Терезин. Мауд пережила войну, вместе с матерью и сестрой репатриировалась в Палестину вскоре после войны. Живет в Тель-Авиве.
11.Оломоуц — город в Моравии, где находился сборный пункт для евреев всего округа.
12.Зигфрид Зайдл (1911 — 1947), хауптштурмфюрер, комендант Терезина до лета 1943, после чего был переведен в лагерь Берген-Бельзен. Имел степень доктора философии. В 1947 в Вене приговорен к смертной казни.
13. Рудольф Хайндл, офицер СС, помощник коменданта.
14. Ципора Нир (в девичестве Левингер), ее отец Леопольд Левингер умер в Терезине 16.11.1943.
15. Josef Steindler, дядя Ханы, род. 5.7.1895, депортирован в Терезин 10.12.1941, погиб в Освенциме 16.10.1944.
16. Кармела — сестра Мауд, живет в Израиле.