Волшебник отдал еще несколько распоряжений, а потом они втроём покинули хлев. Яркое солнце ударило в глаза, и Дарси прикрыла глаза рукой. Тут ее внимание привлек человек, колющий дрова. Точнее, это был оборотень.
Теперь Дарси Эсироу могла рассмотреть сад и множество низких деревянных построек; среди всевозможных – в том числе крытых соломой и сложенных из нетесаных бревен – амбаров, конюшен и сараев стоял длинный приземистый деревянный дом. Во дворе, с южной стороны колючей изгороди, как грибы, рядами стояли островерхие ульи, тоже крытые соломой. Вокруг беспрерывно жужжали снующие туда и обратно гигантские пчелы.
Рядом со стволом стоял огромный черноволосый человек с густой черной шевелюрой и рядом волос вдоль по позвоночнику. Бугры мускулов на его обнаженных руках и ногах внушали уважение. Одет он был только в черные штаны и был куда вышел Гэндальфа, что уж говорить о гномах и хоббите. Бильбо юркнул за спину волшебнику. Беорн не обратил на них внимание, хотя волшебник поздоровался дважды. И тогда в разговор внезапно ступила Эсироу:
— Здравствуйте! — громко произнесла она. Беорн перестал колоть дрова, и между незваными гостями и хозяином повисла тишина. Беорн развернулся и, оглядев быстро волшебника, остановил свой взгляд на Дарси Эсироу.
— Это ты — хозяйка Бронированного медведя? — спросил оборотень.
— Я не хозяйка Армитогу, — возразила девушка, расправив плечи, хотя жест не сделал ее более сильной в глазах великана. — Я его друг.
— Стало быть, ты ему очень дорога, — произнес оборотень. — Een keer het hy opgetrek teen’n berug sterk teenstander («Раз он пошел против заведомо сильного противника»), — добавил он уже на ломптаал. Дарси улыбнулась.
— Ek is trots om te noem hom my vriend. («Я горда называть его своим другом»), — ответила Дарси. Беорн слегка склонил голову в знак уважения перед ней. Дарси повторила его жест. Но тут внимание оборотня переключилось на хоббита и волшебника. Точнее, только на Гэндальфа, поскольку Бильбо полностью спрятался за него.
— А ты кто?
— Я волшебник, меня зовут Гэндальф Серый…
И пока Митрандир решал вопросы с Беорном, Дарси дотянулась до сознания Армитога.
«Как далеко ты?»
«Беорн подсказал мне неплохое место для охоты. Вас он накормит, но я решил поохотиться сам. Иначе растолстею и не смогу влезть в свою броню».
Дарси хмыкнула. В этот же момент из хлева вышли Двалин и Балин, и Беорн, схватившись за свой массивный топор, кинул на нее быстрый взгляд.
«Все хорошо?» — спросил Армитог. Она слышала на периферии пересекающихся сознаний шелест травы и веток — то, что слышал ее друг.
«Он не любит гномов», —сказала Дарси, видя, как Беорн мрачнеет с каждым вышедшим из дома гномом.
«Мне вернуться?»
Эсироу помедлила. В этот момент из дома вышли Фили и Кили. Оборотень непроизвольно рычал на них, крепче сжимая рукоятку топора.
«Не думаю, — наконец решила она. — Он до сих пор на нас не набросился — это хороший знак. Счастливой охоты, vriend («друг»)».
Присутствие Армитога несколько ослабло. Тут из дома вышел последний гном — Торин. Дарси, против воли, быстро оглянулась на него, а потому не успела уловить смену настроения у оборотня.
— Теперь я узнал и тебя, — внезапно сказал Беорн, и гномья женщина посмотрела на него. — Ты — та сама невеста Торина Дубощита, Дарси Эсироу, безбородая гномья женщина из знатной семьи, Звездорожденная.
— Не устаю поражаться, сколько людей меня оказывается знает, — пробормотала девушка. Беорн ей усмехнулся.
— Пойдемте в дом. Расскажите, что там с вами приключилось, если, конечно, на это не уйдет весь день, – добродушно проворчал великан и отворил дверь в свои хоромы.
Последовав за ним, гномы, волшебник и хоббит оказались в просторном помещении. Несмотря на жаркое лето, в очаге, устроенном прямо посередине, пылали поленья; дым поднимался к закопченным потолочным балкам и уходил через дыру в крыше. Они пересекли этот мрачноватый зал, в котором всего и было света, что пламя костра да лучи, проникавшие в потолочную дыру. Беорн пригласил их в комнату, где стоял огромный дубовый стол. Окна выходили на юг и за день комната прогрелась; заходящее солнце пронизывало ее косыми лучами и золотило полный цветов сад, подступавший к самому крыльцу.
Они уселись на деревянные лавки, и Гэндальф начал рассказывать. Бильбо тем временем болтал ногами, не достававшими до пола, и, поглядывая на диковинные цветы в саду, гадал, как они называются, поскольку никогда в жизни и половины таких цветов не видел. Гномы, не теряя времени, приступили к позднему завтраку. Беорн редко кого пускал к себе в дом без особой на то необходимости. Друзей у него было мало, и жили они очень далеко. Поэтому больше одного-двух гостей одновременно Беорн никогда не приглашал. А тут у него на веранде собралось целых пятнадцать незнакомцев!
Подобной трапезы у гномов не было с тех самых пор, как они покинули гостеприимный Дом Элронда и попрощались с его хозяином.
— Так значит ты и есть тот самый Дубощит, — сказал Беорн, подливая Фили молока из огромного кувшина. — Знаменитый жених и не менее знаменитая невеста с Бронированный медведем. Прекрасный из вас выйдет союз.
Дарси, сидящая рядом с Торином почти во главе стола, проигнорировала то ли шутку Беорна, то ли его искреннее мнение. Сам Торин, однако, кинул на нее быстрый взгляд, но девушка была слишком увлечена едой. Внезапно она почувствовала голод, который не ощущала уже очень давно. Суровые условия приучили Эсироу к жесткой экономии еды, и она все еще не могла съесть больше минимальной порции. Но то ли Гэндальф с его волшебством что-то с ней сделал, то ли она просто приходило в норму, но есть хотелось ужасно. Волосы она собрала в высокий пучок, и только несколько прядей падали ей на лицо. Их она, впрочем, убрала за уши.
Торин наблюдал за ней с каким-то особым удовольствием.
— Скажи, почему Азог Осквернитель охотится за тобой? — продолжал Беорн, будто ничего и не говорил до этого.
— Ты знаешь Азога? — спросил Торин. Он не прикоснулся к еде, пока его собратья пировали. — Откуда?
— Мой народ первый заселил эти места, еще до прихода орков с севера, — начал Беорн. Дарси отвлеклась от еды и внимательно слушала рассказ оборотня. Лишь в конце она заметила, что каждый из их отряда последовал ее примеру, даже Бомбур отложил вилку и нож.
— My meegevoel («Мои соболезнования»), — наконец сказала Дарси в конце короткого рассказа и добавила уже на общем наречие. — Могу представить, как вам было тяжело.
— Можешь? — усмехнулся оборотень.
— Мой брат, последний оставшийся в живых родственник, умер у меня на руках, — холодно оповестила она. Фили, Кили, Торин и Двалин с Балином уставились на нее, но девушка предпочла проигнорировать их взгляды. С ними она о семье не говорила. — В моей семье было восемь человек. Они все погибли, а похоронить я смогла только троих.
Торин внимательно смотрел на невесту. Ни с кем из них — то есть, из гномов — она почти не говорила о том, что случилось с другими наследниками семьи Эсироу. А если и говорила — то вскользь, не останавливаясь на этом, будто стремясь поскорее забыть. Но эти слова все равно было обращены не к ним — к Бильбо, к волшебнику, даже к оборотню, но не к ним. А что особенно задевало Торина — ни к нему. Его невеста усиленно обходила этот разговор, скрывая то, что на самом деле чувствовала. Где-то там, внутри этого таинственного кокона ее эмоций было место для любви к нему, верности к нему, дружбы к нему и к другим, но боль, бережно ею хранимая, навсегда впиталась в сердце Дарси и терзала ее во сне и наяву.
Со двора раздался приветливый радостный рык, и Эсироу поднялась.
— Армитог! — весело воскликнула она и бросилась к выходу. Беорн проводил ее задумчивым взглядом.
— Бедная девочка, — произнес он. — Я думал, гномы берегут своих женщин, а не берут в столь опасные путешествия такие раненые души.