— Молчите, умоляю вас! — пытался Вульф убедить его, дрожа под пристальным взглядом полковника. — Я щедро вам заплачу!
Сначала голландец оттолкнул его. Но отец Манфреда умолял.
— Пожалуйста. Моя жена носит нашего первенца. Пойдемте со мной, мой дом тут неподалеку. Дайте мне показать вам, что у меня есть.
После долгих уговоров, полковник прошел с Гертом к нему домой, и забрал картины, и драгоценности, на которые Вульф надеялся купить свое избавление. Голландец взял столько, что его помощнику пришлось искать машину, чтобы вывезти добро. Вместе с награбленным во время войны, ушел и самый ценный трофей Герта — бриллиант, который, по его расчету, должен был спасти им жизнь.
Прямо на следующий день, когда Вульфы уже паковали вещи в надежде успеть сбежать, полковник вернулся с полицией. Так рассказывала Манфреду мать.
Не прошло и двух месяцев, как вышло постановление казнить Герта Вульфа. Мать Манфреда надеялась дать их ребенку лучшее, но детство Вульфа-младшего было отнюдь не сладким. Он рос в нищете, отвергнутый соседскими детьми и детьми из школы, которые хотели преодолеть нацистское прошлое. Он вырос человеком, одержимым чудовищной идеей возмездия. На то, чтобы получить возможность добиться своего, у него ушло шестьдесят лет. Теперь он обладал властью, деньгами, и нужными связями для того, чтобы восстановить справедливость.
Он поднял трубку и набрал номер лидера Аrische Bruderschaft «Арийского братства», самой мощной подпольной неонацистской организации Берлина.
Амстердам
— Я так себе зад отморожу, — пожаловался Ночной Ястреб. Он ждал снаружи в темно-синем Фольксвагене, который они взяли в аренду в аэропорту Схипхол.
— Это не займет много времени. Все документы в полном порядке, — заверила его Аллегро. Ей легко удалось пробраться в офис Ганса Гофмана.
Ночной Ястреб громко зевнул ей в наушник.
— Господи, ну и длинная же ночка выдалась. Хоть бы поспать, в конце концов.
— «В конце концов» — ключевые слова, — Аллегро рылась в папках на столе адвоката. — Надеюсь, нам повезет.
— Я бы сказал, тебе вчера изрядно повезло!
— Да, она сладкая штучка.
Аллегро вспомнила, какой нежной была эта изящная женская шейка под ее губами, и ей стало труднее сосредоточиться. На какие-то мгновения, там, рядом с Крис ван дер Ягт, она обо всем позабыла, и сама до сих пор не могла понять, почему. Что-то в печальном выражении ее глаз зацепило Аллегро… Она размышляла над тем, почему же хозяйку такой роскошной вечеринки так мало волновал сам праздник. Не иначе как, дело в смерти ее отца. Тогда почему не отменить все? Зачем было окружать себя людьми, которые слишком заняты своим весельем, что не обращают внимания на то, как хозяйка дома ускользает, чтобы побыть наедине?
В глазах Крис ван дер Ягт было столько одиночества, сколько Аллегро никогда не доводилось видеть.
— Нашла что-нибудь? — неожиданно спросил Ночной Ястреб, возвращая ее мысли к работе.
— План дома в Харлеме, она вытащила небольшую цифровую камеру. — Согласно нему, особняк был построен еще в семнадцатом веке. И он огромный. Нам бы поторопиться, если мы собираемся там все обыскать, пока она не вернулась из Италии.
Вернув на место план дома, она вынула из конторки дневник в кожаном переплете. Первую страницу покрывали убористые записи неопрятным почерком. «Amsterdam 12.04.1939 vrees dat ik morgen weg moet. De Duitsers komen eraan...»
Аллегро пролистала пару страниц, выхватывая случайные строчки.
«Berlin 16.12.1946. Hij wist dat ik hem had herkend… toen ik de diamant zag…»
— Тут дневник ее отца, и в нем упоминается бриллиант, — доложила она, делая снимки каждой страницы. Время поджимало, поэтому она нащелкала только первые развороты, где были упоминания о камне. Вначале большая часть записей была о том, как Ян ван дер Ягт уходил на войну. Потом записи о бриллианте встречались все чаще и чаще, но большинство упоминаний, вычитанные ею вне контекста, совершенна лишались смысла. То «он видел камень», то «алмаз у него». А о том, что он, собственно, с бриллиантом сделал, сказано не было.