— Редкое исключение, подтверждающее правило.
Тут мы никогда не приходили к согласию. Но всё равно подружились.
Он взялся обучать меня профессиональным навыкам. Очень скоро я уже успешно делал аборты и зашивал разрывы после родов. Сарычев брал меня на операции, хотя всегда ворчал, что это в последний раз. Я вечно мешал ему в операционной, но он был отходчив, прощал мне всё.
…За месяц до родов я отвёз Иринку к её родителям в Мариуполь. Иного выхода не было. «Старики» жили в просторной квартире. Я решил, что Ирише будет с ними удобнее, хотя понимал, конечно, что женщине лучше рожать там, где работает её муж–гинеколог.
— Донт уорри, — сказал я ей на прощанье. — И, пожалуйста, би кээрфул, будь осторожна, береги себя, вас ведь двое…
— Ты тоже be careful, — улыбнулась она. — Даже представить себе не могу, как ты будешь там один, в общежитии, без элементарных удобств…
— Удобства у нас, как всегда, во дворе. Вернее, на рынке… О себе подумай. У тебя сейчас одна забота… Всего два месяца, а там отпуск. Как–нибудь дотянем.
И ошибся. Дотянуть не удалось. И двух недель не прошло, как мне предложили выметаться из общежития. Бумага была написана от руки, но в нижней части листка красовалась печать на чьей–то невнятной подписи. Через пять дней мне вручили новый документ, уже напечатанный на машинке. Он гласил о том, что Градову И. и Градовой И. надлежит в течение суток покинуть занимаемую ими комнату и сдать ключ коменданту.
Я побежал к директору техникума.
— Не могу я больше защищать вас, — пожаловался он. — Звонки замучили… Кто–то пишет анонимки: в женском общежитии, видите ли, живёт одинокий мужчина. Как, мол, тут с нравственностью? Прислали комиссию, копают, роются в бумагах…
В своём просторном кабинете директор техникума казался маленьким и затурканным. Нервничал, курил одну за другой. Пепел сыпался ему на галстук.
— Завтра дам вам грузовик. Выселяйтесь.
— Куда?
— Вот уж не знаю…Это не мой вопрос.
— А если я всё–таки останусь?
— Придется пригласить милицию.
Он сочувственно глянул на меня.
— Не могу больше, понимаешь? — сказал директор, переходя вдруг на «ты». — Если всё рассказать, ты не поверишь! Столько грязи вокруг… Так что извини.
Он нервно пробежался по кабинету, задев полами пиджака листья папоротника в горшке на подоконнике.
— Пойди, пойди к Чефирскому, потребуй, наконец! Что ещё за хреновина такая? Специалисты им нужны, а жить–то где? В собачьей конуре?
— Скоро, должно быть, и до этого дойдёт, — грустно пошутил я.
Но было, конечно, не до шуток. Я надеялся дня три перебиться где–нибудь в больнице, а что дальше? А дальше — туман…
— Позвольте представиться: новый бомж старинного города Щукина, — громогласно объявил я на следующее утро, войдя в ординаторскую. — Теперь я бездомный.
— При социализме бездомных не бывает.
— При социализме всё бывает.
Что? как? почему? Посыпались вопросы. Я коротко обрисовал ситуацию. Наверно, я выглядел жалким и пришибленным, хотя, помнится мне, пытался улыбаться и острить. В глазах коллег я прочёл сочувствие. Для меня это была новость. Совсем ещё недавно мне казалось, что они равнодушны к моим несчастьям. Вероятно, я был несправедлив к ним. Правда, нашлись и такие, кто предположил — конечно, как бы в шутку — что я, пользуясь отсутствием супруги, успел–таки набедокурить в женском общежитии. Трахнул какую–нибудь ссыкушку из техникума, и та наябедничала родителям и «воспитателям».
Но тут Володька Сарычев сказал:
— А знаешь что, всё не так уж плохо. У меня есть комната в коммуналке. А я уезжаю на курсы в Пензу.
— Ты? На курсы?! Зачем?
Здесь я был совершенно искренен, поскольку полагал, что Сарычев не нуждается ни в каких курсах.
— Боюсь, Игоряныч, подохну я там с тоски. Опензенею я в Пензе, попомнишь моё слово… Но иначе нельзя: если не получу «корочку» о курсах, не дадут первую категорию.
— Ты надолго?
— Да как раз до конца твоей интернатуры, до лета. Так что вот тебе ключ. Живи и радуйся.
9
Четырёхэтажка, где обитал Сарычев, именовалась по–библейски возвышенно и печально: «Дом переселенцев». Коммунальные квартиры на восемь комнат назывались «секциями». Жили здесь люди всё больше семейные, с детьми, кошками, фикусами — словом, всё, как обычно. Многие жильцы, похоже, надолго бросили якорь в здешних водах и уже давно потеряли всякую надежду «переселиться» хоть куда–нибудь. Управдома звали комендантом, но здесь не было ни вахтёрш, ни пропусков — ничего такого, что напоминало бы общежитие. Ну, разве что комендантша, бойкая дамочка под тридцать, была, как и полагалось в силу каких–то неписаных законов, штучкой довольно наглой и нахрапистой.