Между тем, наивно посчитав, что сундук не защищён, я ошиблась: стоило нам схватить сокровище, как со всех сторон принялись наступать птицы, яростные, взбешённые. Голуби. Они летели к нам, перекрикиваясь и взмахивая исполинскими крыльями. Все ближе и ближе — рядом, в нескольких шагах. От них не получалось ни спастись, ни убежать. Как и топь, они жаждали погубить и отправить нас в ад, осуществив очередную кровавую казнь, но, разумеется, представляли большую опасность. Как минимум потому, что обладали осязаемой плотью.
Страх давящим комом подступил к горлу, голова снова закружилась, но я пыталась бороться, отчаянно, уверенно бороться. Думала «о хорошем», наивно полагая, что, может, это хоть немного остановит и птиц. Кажется, бесполезно. Потому что птицы не замедлялись, проявляя себя такими же стремительными и неумолимыми.
Словно очнувшись от временного помутнения, я внезапно осознала, что… летела верхом на голубе! Они схватили нас, скрутили и посадили на собственные спины, похоже, решив разобраться с нами в стенах проклятого замка. Или сразу сбросить вниз. Чтобы накормить ненасытную почву или омыть пол человеческой кровью, создав дополнительное зрелище к картине мучительной казни.
Птицы выглядели озлобленными, птицы горели яростным клокочущим пламенем. Они определённо жаждали погубить нас, отправив напрямую в ад, — у тех, кто уже оказался в Предъадье, другого пути не было. Убить. Разорвать. Скинуть на граненый каменный пол, припорошенный костями и кровью невинных; сделать то же, что и со своими неугодными бывшими сторонниками, которые в тот момент упивались последним часом.
Они тащили нас к замку, пронося сквозь сжимавшееся и сплющивавшееся пространство; они кричали и дёргались, распространяя повсюду своё демоническое пламя. Страшное пламя. Губительное пламя, заживо сметающее все живое и дышащее, усыпляющее и умертвляющее в мимолётном движении.
Я не чувствовала ничего. Я крепко держалась за шею птицы, нёсшей меня вперёд, и невольно вспоминала страшный сон, некогда привидевшийся мне в машине Антона. В невинное время. В мирную пору. В спокойный период, когда мой друг отказывался верить в голубиное пламя, когда скептически насмехался над моими идеями, когда никого не убивал. Птицы и птицы. Милые пташки, разгуливающие по площадкам! Ангельские творцы и посланники, неразрывное украшение мира. Тогда Антон наивно верил, что голуби — невинные птички, а теперь, наверное, сидел на спине пылающего курлыкающего чудовища, отчаянно хватаясь за перья. Их последних сил. Из ускользающих возможностей.
Я не знала, удалось ли нам сохранить сундук: кажется, Антон успел его забрать, но не выпустил ли? Не бросил ли? Не выкинул? Потому что, помимо сундука, его руки занимал нож. А я, например, свой нож выронила, поэтому теперь была абсолютно беззащитной, безоружной и беспомощной. И могла только перебирать горячие перья, скользившие по ладоням, проходившие сквозь пальцы…
Нож оказался в почве, утонув в клейкой жиже. Но это уже не имело значения. Я очень надеялась, что сундук всё-таки сохранился: он был не таким уж и большим, не массивным, не тяжёлым. Он не мог. Он просто не мог сорваться в непроходимую гниль, не мог окунуться в глубины топи, заглатывавшей всё, что попадалось ей на пути. Нет. Это неправильно!
Чувства смешались, слились, соединились. Что-то смутное охватило меня, захлестнув с головой. Голова кружилась, а перед глазами все плыло, обращаясь туманными образами. Я могла в любой момент упасть, сорвавшись с голубя, разбиться, погибнуть. Отправиться в ад. Переступить через границу мира и пламени. Спасения не было, спасение исчезло и осталось далеко позади; голуби тащили нас во мрак, сквозь леса и болота, сквозь собственные владения. Мы проигрывали. Теряли ценные минуты, лишаясь смысла и цели. Миссия стремительно проваливалась, сминаясь под тяжестью голубиных крыльев.
Окно. Одно из немногих окон, раскиданных по стенам башен; помещение, окутанное жестоким, безжалостным адским огнём, сметающим все живое. Именно туда внезапно залетели птицы, издав фирменный клич.
Голуби двигались дальше, огибая какой-то огромный, кажется, бесконечный коридор. Сделав несколько кругов, они опустились, спешив нас со своих спин. Странно — я думала, что они собирались сбросить нас на каменистый пол, раздробить на части, но, кажется, уготовили что-то другое. Другую гибель. Лучшую ли? Менее болезненную? Менее страшную? Вряд ли.
Они опустили нас, тихо, медленно, плавно. На пол того самого коридора, который мне некогда привиделся. Вещий сон. Предсказание. Таинственное предзнаменование.
Тогда я посчитала все это обыкновенным бредом, но теперь осознала, что, похоже, сон был настоящим. Коридор существовал, коридор тянулся, расходился и разветвлялся на многие метры. Высокий и недосягаемый, массивный и убегающий. Каменные стены отражали зловещие звуки, бесконечный потолок терялся в тумане и сумраке, двери поскрипывали и путались. Опасность приближалась, подбираясь и подкрадываясь. Клацая уродливым зловонным клювом.
Когда меня опустили, голуби разлетелись. Не было ни Антона, ни голубей. …Я стояла посреди огромного узкого коридора, потолок которого был настолько высок, что скрывался в туманной дали. Гулкое пространство уходило вдаль, отчего создавалось впечатление, будто эти каменные стены бесконечны.
Вокруг царила кромешная темнота, тело сжимал подступающий приступ клаустрофобии, а звенящая тишина давила на барабанные перепонки. Промозглый холод, непроглядный мрак и редкие таинственные шорохи во тьме вряд ли означали что-то хорошее…
Только теперь мне казалось, что все не так страшно, что все поправимо. Я поборола тревогу. Я уничтожила панику. Оставила лишь воспоминания, приводящие в чертоги странного сна, где всю меня сковывал истинный, почти животный страх. Несмотря на то что во сне особых эмоций испытывать не принято. Как будто там все происходило наяву, как будто переносило меня в Предъадье, выворачивая его грани. Показывало новую, таинственную, неизученную реальность. Мир между землей и адом, обитель болот, лесов и демонов, убежище черни и порока.
А на пути между тем, как и во сне, появился обыкновенный голубь. Милая маленькая птичка, обычно с добродушным курлыканьем клюющая зёрнышки на городских улицах… Я была беззащитна и безоружна. Голубь мог убить меня и предать адскому пламени, разбить о колонны и камни, исчертить моей кровью стекла и своды…. Все что угодно!
Во сне я дружелюбно позвала милую птичку, но наяву, разумеется, не собиралась совершать таких ошибок. Я тихо стояла на месте, наблюдая за уверенными величавыми движениями, выслеживая каждое постукивание клюва. Он мог в любой момент схватить меня и посадить на спину, скрутить и поднять вверх, обратиться, издать клич, но я уже не боялась. Несмотря на отсутствие оружия, я готова была к битве, страшной, кровопролитной, захватывающей. Морально и физически.
Голубь начал разрастаться и звать своих сородичей, обращаясь зловещей демонической птицей… Красные глаза его горели, как два угля, а от каждого взмаха крыльев по коридору разносился резкий тошнотворный трупный запах. На зов вожака отовсюду слетелось множество голубей, издававших клокочущие звуки и яростно хлопавших крыльями, и я поняла, что еще немного — и они нападут, выклюют мне глаза, расклюют лицо, снимут по кусочку мою кожу…
Голуби начали виться надо мной, их становилось все больше и больше. Теперь уже не только глаза, но и тела птиц загорелись, превращая их в неистовые живые факелы. От тех птичек, которых мы считаем безобидными милашками, не осталось и следа.
Бежать? Спасаться? Сдаваться? Не стоило, потому что это просто не имело смысла, следовало найти Антона, пленённого, скрученного, схваченного. Которого птицы куда-то унесли, забрали, спрятали. Или и вовсе убили! Последнее стоило срочно выяснить — иначе меня можно было бы оправданно называть трусихой и предательницей.