Она изящно развернулась, подошла к шторам и словно растворилась в заскорузлом, испещрённом пятнами куске ткани.
Глава 28. Свобода и неволя
Эльвира исчезла, оставив нас наедине друг с другом. Мы принялись невольно переглядываться и думать, лихорадочно думать, как выбраться из отвратительного здания. Искать выход? Паниковать? Высматривать дороги, пути? Нет. Вряд ли в этом был смысл: исследование бы ничего не принесло. Оно бы не дало ни удовольствия, ни радости, ни смысла — только трату времени, пустую, лишнюю, ненужную.
Срочно следовало выбираться. Срочно показывать оружие миру, начинать уничтожать адских голубей, заполняющих каждый участок. Мы должны были победить, мы обязаны были истребить их, погасив пламя, раскидав обмякшие перья… Расплескав демоническую кровь.
Антон остался на месте, а я, гонимая мыслями о свободе, отправилась осматривать комнаты. Я ходила по коридорам и пролётам, невольно вспоминая самые мерзкие часы собственной жизни. Самое унизительное и отвратное время, подорвавшее мою свободу и честь. Я ненавидела эти погрязшие в пыли углы, ненавидела стены, ненавидела отодравшиеся обои, насквозь проевшиеся ветошью. Ненавидела до тошноты.
Человеко-голубей не было — хоть это хорошо. Пусто. Никого. Только вечность, бесконечная, удручающая. Она обрекала нас на то, чтобы проводить в тесных стенах оставшиеся годы, чтобы потерять абсолютно всё, в том числе родной дом и земли, гордость и честь, любовь и жизнь. Тяжкий груз безысходности!
Поддавшись внезапному порыву, я подкралась к окну, с отвращением раздвинула тяжёлые грубые шторы и выглянула. Мрак. Моим глазам предстал только туманный мрак, густой, вязкий, безразличный к чужим тягостям и страданиям, к нелепым ошибкам, к бесчисленным заботам и проблемам. Впрочем, по словам Эльвиры, скоро ему предстояло принести нам пользу: здесь он был нашей единственной едой. Наши припасы заканчивались и истощались, становясь скудными и бедными. Поэтому скоро и правду предстояло питаться густым, вязким, способным обретать плоть туманом, который облекал бесконечности и пути, который кутал пространство, поглощая месяцы и годы. Взаимное потребление! Мы должны были питаться туманом, а он — нашими жизнями. Забавно — или не очень…
А в доме стояла пустота, удручавшая своей беспробудной безнадежностью. Не было даже мышей, или крыс, или случайных насекомых, скребущих корявыми лапками по пыльным стёклам. Ничего. Только дом с его ветхими стенами, с его пустынной атмосферой и неприятными запахами. Только Предъадье, простиравшееся за окном отдалёнными смутными контурами.
Всё утонуло во мраке. Всё исчезло на перепутье реальностей. Всё растворилось, всё кануло в Предъадье, запутавшись в его тропах и чарах; хорошо хоть не было голубей — с этим птичками дело обстояло бы гораздо плачевнее.
Я обследовала каждый участочек, каждый уголочек, но ничего не нашла. Поэтому вернулась в комнату, где сидел Антон, кидая во тьму безучастный взгляд, — кажется, магия Предъадья снова захватила его, погрузив в апатию и уныние. Только теперь это ощущение безвыходности нахлынуло и на меня. И я была абсолютно уверена, что мы не вернёмся обратно, что мы совершили роковую, непоправимую ошибку.
Может, стоило снова позвать Эльвиру, попытаться договориться с ней? Нет. Она бы ничего не сделала, кроме как равнодушно ухмыльнулась, с едкими нотками в голосе уверив, что у нас всё потеряно. Посоветовала бы не скучать, может, рассказала бы ещё какую-нибудь свою историю и, изящно развернувшись, вернулась обратно. Такова была её сущность, таковы были её взгляды, на которые мы, жалкие, наивные путники, конечно, не могли ничем повлиять. Мы казались слишком обычными, а она — нет. Она жила чем-то таинственным и абстрактным, окутанным густой магической пеленой.
— Может, всё-таки позовём Эльвиру? — хмуро предложила я. От одного упоминания этого имени он оживился, приподнявшись, вытянув оружие, странно посмотрев на меня. Настолько странно, что я невольно отступила назад.
Хотя вряд ли он питал эту ненависть ко мне, вряд ли жаждал убить меня. И себя, наверное, тоже трогать не хотел. Я чувствовала, что он ненавидел Эльвиру всеми сущностями души — это было легко понять по каждому его жесту, каждому движению. По угрюмым изгибам бровей, внезапно перекосившемуся лицу и истончившимся линиям губ. Он не хотел видеть Эльвиру, стремился держаться от неё подальше, чтобы уже никогда не пересекаться со столь странной женщиной. Как и я. Как и голос, обитавший внутри меня, приказывавший мне действовать.
Но не как часть меня, не терявшая наивной надежды.
— Мы можем поискать выход из самого дома, — безразлично усмехнувшись, предложил Антон.
— Да, давай, — я немного оживилась, но, осознав, что никуда, кроме пустоты, мы не выберемся, снова приуныла.
Несколько дней подряд мы тщательно исследовали все двери, все возможные выходы, все коридоры. Мы дышали затхлостью и ветошью, мы слушали гнилостный скрип полов, местами прогрызенных неизвестными тварями… или обыкновенными мышами. Да, мышами, которые обитали на Земле, а не в Предъадье, которые не попали в проекцию, потому что были живыми существами. Которые остались в нормальном мире.
В этот день мы в очередной раз щупали ручку, холодную, металлическую, неподатливую. Упорно и усиленно толкали дверь, силясь вырваться из удушливой неволи, — не получалось. Ничего не получалось. А мрак все сгущался, переливаясь то багровым, то чёрным, то фиолетовым цветом, словно впитывая в себя все краски, наполнявшие наши жизни и мысли. Полнейшая обречённость. Глупейшая, непростительная ошибка!
Ни мышей, ни насекомых, ни людей. Только мы, затерянные в пространстве, зажатые среди измерений. Мы не понимали, как уйти, как выкарабкаться. Мы потеряли всякую надежду, невольно поддавшись проклятиям, что обвивали каждый угол «тюрьмы». Отчаялись.
Думать, лихорадочно думать. Следовало ещё поломать голову, долго, упорно, тщательно. Просто необходимо было разгадать загадку, которая в тот момент представлялась нам слишком трудной и запутанной. Наверное, она решалась магически, возможно, даже очень легко решалась, но мы ведь не владели магией! Поэтому помочь нам могла только Эльвира. Которая вряд ли пошла бы на уступки, даже если бы мы, пересилив себя, встали перед ней на колени. Это была бы пустая трата времени, ненужные минуты времяпровождения в компании ненавистного человека. Временем теперь мы, по идее, вполне располагали, даже слишком располагали, но лишний раз беседовать с Эльвирой совершенно не тянуло.
Что ж, кажется, оставалось лишь ждать, пока адские врата с металлическим скрипом отворятся, и стаи голубей, издав ликующий потусторонний клич, пропустят нас вперёд. Тогда мы и «отпразднуем» освобождение. Правда, не совсем такое, о каком мы мечтали, но хоть какое-то освобождение, окончание срока за непростительную ошибку. Злобно ироничное.
Неожиданно на меня снова накатили мысли о рабстве, тёмные, ненавистные. Огненная рука схватила изнутри. Нет, мы не могли сдаваться; спасение, спасение, только спасение! Я готова была сделать всё. Метаться по дому, ударяясь головой о стены, пытаясь пробить неприступную материю, бить окна и двери — все что угодно, только бы найти выход, лишь бы добраться до спасения. А Эльвира не могла быть настолько непобедимой, ведь нет безвыходных ситуаций, не существует непроходимых лабиринтов.
— Антон, ты понимаешь, я ненавижу этот дом! — воскликнула я, крепко сжимая кулаки и с отвращением глядя на осыпающиеся стены. — Меня здесь взяли в рабство! Мне давали унизительные указания. Я чистила какие-то котлы от голубиных кишок, я делала всякую гадость! — я жутко поморщилась, вспомнив, чем мне приходилось заниматься в этой хижине. Антон отреагировал с удивительно холодным и неприступным спокойствием. Неужели смирился и решил оставаться в этих стенах, пока не окончатся его дни, пока голуби не распахнут для него ворота в ад?