Я не желала прислуживать ни людям, ни, тем более, голубям. Не хотела выполнять абстрактные поручения, выходящие за рамки бредовости. Наше общество независимое, мы обладаем правами и свободами, мы способны осуществлять желаемое, а рабство и всё, что с ним связано, уже давно осталось в прошлом, обратившись воспоминаниями на страницах книг и сухими историческими фактами.
Но не было ни выхода, ни спасения. Меня снова потянули, и я ступила на пол, оказавшийся вязким, словно кусок мёда, — прямо как в моём сне, который я увидела, случайно задремав от скуки в тёплой и уютной машине. Но это был не тот зловещий коридор. Здесь не высились грядой каменные стены, не отражалось гулкое эхо, звучавшее из бесплотного пространства, не встряхивал стены рокот, давивший на нервы и напрягавший слух. Только комната, вылепленная из загнившего дерева. На мое счастье, без птичек и пламени, без кличей и клёкота. Я надеялась, что голуби сюда и вовсе не заходили, так им, обитающим на воле, как минимум не полагалось проникать в помещения.
Впрочем, у великих стражей Ада вряд ли были какие-то ограничения: они — могущественные создания, сметающие с лица земли человечество, блещущие мощью и «величием». Сильнейшие демоны. Безбашенные твари, не ведающие ни правил, ни законов.
И всё же я искренне надеялась, что до этого дома птицы не доберутся.
Между тем один из людей поджёг фитиль свечки, прикрепленной входной двери, и по тесной комнате расползлись чуть желтоватые лучи света. Комната стала яркой и чёткой, наполнилась границами и очертаниями.
Как ни странно, ничего примечательного я не увидела: два старых облезлых шкафа, испещрённых трещинами, небольшая кровать, обложенная кусками грязи, рваные прожженные портьеры, перевёрнутый стол и стулья, унылым кругом стоявшие посреди помещения. Оглядев эту печальную картину, я тихонько вздохнула. Тяжко и отвратительно. Мерзко и неприятно.
Тщетно пытаясь сопротивляться, я двинулась дальше за всё теми же мужчинами, направлявшимися в соседнюю комнату из однообразной мрачной анфилады.
Там на таких же стульях расселось целое собрание, состоявшее из весьма странных личностей, часть из которых, как я сразу заметила, зачем-то натянула на себя маски голубей. Ужасно глупые и нелепые маски! Если бы я беззаботно прогуливалась, наслаждаясь приятными мыслями и радующей глаз обстановкой, вряд ли сдержала бы усмешку, взглянув на столь неординарный маскарад. Но теперь мне было не до смеха. Стараясь сохранять равнодушно-угрюмое выражение лица и не смотреть на голубе-людей, я замерла на месте, ожидая указаний.
На этот раз меня привязали к шкафу, неподалёку от которого сидела странная компания. Мужчины туго затянули верёвки, обменялись ругательствами и, заняв пустовавшие места, начали о чём-то тихонько переговариваться, кажется, стараясь сделать так, чтобы я не уловила ни одного слова.
Но мне уже было всё равно. Чтобы скоротать время, я бессмысленно смотрела на паутину, протянувшуюся от шкафа до стула, за которым сидел какой-то худощавый «человеко-голубь». Нити тонкой сеточкой врезались в мебель, придавая ей ещё более неприятный вид. Неприятный и тоскливый. Тоска одолевала меня, тоска мучила и угнетала. Холодное чувство, сжимавшее изнутри, всё не унималось, особенно напоминая о себе тогда, когда мой взгляд невольно встречался с голубе-человеком.
— Мы привели новенькую, которая скоро пополнит их ряды, — донеслось до меня, тесно примкнувшей к шершавой стенке шкафа.
— А девчонка-то миленькая, — от этих слов меня, тут же представившую весьма непристойные вещи, откровенно покоробило. Миленькая девчонка? Новенькая?
Я не та, за кого меня принимают, кем хотят сделать. Я не пополню их круг. Я не стану покорно выполнять каждое их бредовое указание, выходящее за всякие рамки.
Вновь захотелось сделать отчаянный рывок, разорвать верёвки, высвободиться и, подбежав к этому уроду, ударить по его нахальному лицу. Насладиться хрустом костей. Увидеть боль и страдание, мольбы и панику. Но, к сожалению, если кому-то и удалось бы такое сделать, то точно не мне, крепко привязанной к шкафу, обездвиженной и лишенной всякого оружия. Как же я жалела о том, что не сберегла пистолет, который почему-то казался мне совершенно пустой и ненужной вещицей. Однако менять что-либо уже было поздно.