Выбрать главу

Антон уже поднёс лезвие к шее Ани, готовясь нанести сокрушительный удар. Но я отпрянула. И начала тихо отступать назад, делая небольшие шаги и боясь остановиться. Почему-то в моем друге мне внезапно почудился кровожадный маньяк, который искал очередную жертву, и внутренний голос приказал бежать. Как можно скорее.

Паника крепкими тисками сжимала горло, я тяжело дышала, сердце снова билось с невероятной скоростью, отдаваясь в голове звонкой пульсацией. Кажется, я медленно сходила с ума. Кажется, мне пора было действительно обратиться в психиатрическую больницу…

Голуби, голуби, голуби! Тук-тук, тук-тук! Курлы-ы-к! Курлык!

Я не видела ничего, кроме руки, осторожно взявшей меня, но не потащившей к жертве. Голос Антона принялся ласково уговаривать, но мне не хотелось слушать — мне хотелось только бежать, как можно дальше. Ноги неприятно ныли, отчаянно желая унести меня от запятнанного кровью места, где только что произошло и вот-вот должно было произойти безжалостное убийство.

— Нет. Нет и ещё раз нет, — срывающимся голосом произнесла я, не видя ничего перед своими глазами. — Ни за что.

Оружия в руках уже не было: я его невольно выпустила, ощутив мощный панический порыв. Теперь я стала беззащитной, снова беззащитной, как тогда, когда меня сделали рабыней. Но мне уже до этого не было откровенно никакого дела. Бежать! Срочно бежать!

— Я… Я тоже не хочу, но мы д-должны это сделать, — с запинками пролепетал Антон. — Конечно, я это могу сделать сам, но тогда ты останешься совсем одна, в окружении голубей. В городе сейчас не менее опасно.

Но я упиралась, не собираясь совершать деяние ни при каких обстоятельствах. В моей груди вновь всколыхнулась волна гнева, правда, не настолько заметная, как страх, всепоглощающий, ослепляющий, затмевающий разум. «Пусть делает сам. Мне плевать. Я в этом не участвую», — говорил мне внутренний голос.

Неожиданно в сгущающемся тумане послышался голос, принадлежавший Ане.

— Скорее! Он рядом! — закричала она.

Я обернулась и тут же судорожно вскрикнула, вцепившись в Антона. К нам, грациозно лавируя полыхающими крыльями, щёлкая кривым уродливым клювом, опускался огромный голубь. Горящие глаза, мерзкий запах и жар. Кажется, голубиный главарь… Он был рядом, совсем рядом.

Забыв обо всем, я глубоко вздохнула, чётко представила фотографию и двинулась за Антоном.

Рука сама подняла валявшийся в траве нож и несколько раз глубоко-глубоко вонзила его в живую плоть. Свежая кровь потекла по ладони, обжигая кожу, но, ослеплённая безрассудной паникой, я уже не обращала на это внимание. Не знала я и то, какой части тела лишила свою жертву, наверное, тут же беспорядочно задёргавшуюся в безумной предсмертной агонии. Кажется, кровь брызнула мне в лицо. Попала на губы, чуть капнула в рот…

Я рефлекторно обтерла кровь и, поддаваясь прежнему порыву безрассудства, как можно чётче представила Предъадье. Башни с треугольными вершинами, серая обветшалая каменная кладка, многочисленные окна, обрамлённые наличниками, массивные двери, арки, колонны. Широкий лес с корявыми черными, словно обуглившимися, деревьями. Тоненькие тропы, пересекающие заросшие массивы. Мрак.

И вот, когда изображение, казалось, стало особенно ярким, все поползло перед моими глазами. Звуки остались где-то позади, обратившись смутными обрывками.

=== Глава 25. Это привкус ада? ===

Когда перемещение сквозь пространство закончилось, я обнаружила, что стояла в какой-то клейкой почве. Ноги частично увязли, джинсы были неизбежно испорчены. Что-то чмякало под подошвами, но я не могла заставить себя посмотреть, что именно.

Мне было слишком страшно. Страх наливал мою голову пусть неосязаемой, но такой же тягучей холодной жидкостью. Я ничего не видела, кроме мрака, — возможно, и вовсе ослепла. В голове что-то отчаянно пульсировало, а по рукам горячими струйками стекала кровь. Кажется, я невольно превратилась в маньяка…

Последняя мысль навязчиво крутилась в голове, заставляя меня в ужасе содрогаться. Поверить, что я только что убила человека, с которым, к тому же, неплохо общалась, было невозможно. Разум упорно отрицал назойливые слова, мысли смешивались в кашу. Такую же вязкую и склизкую, как и почва под ногами.