Нет! Не будет милых пташек, не будет скамеечки, затерянной в тени, не будет солнца и крошек, потому что это не сон, а явь, потому что мы действительно совершили непоправимое деяние и очутились почти в аду. Проникли в обитель страха и ужаса с фосфоритными куполами, венчающими громоздкие башни, и зыбучими топями.
Топь утягивала наши тела и разумы, топь звала нас, заманивала к воротам. Наверное, она хотела пропустить нас, но не к деревьям, не к знаку и оружию, не к таинственному замку, схваченному голубиным пламенем, а в ад. Только в ад. Больше никуда. Кажется, мы должны были погибнуть, захлебнувшись болотной жижей и очутившись в аду. Осознание нагрянуло на меня внезапно, резко, стремительно.
Все преступники, обделённые властью и именем, попадают только в ад. Предъадье — для демонов и элиты. А люди уходят. Людям нет ни места, ни дороги, ни пути. Только врата, поскрипывающие невидимыми петлями, плавящиеся в голубином пламени.
Болото было почти по горло. Антон уже не держал меня, потому что не мог физически, ибо захвачен был топью, обитавшей на каждом маленьком участке жуткого места.
А тропы вились змеями, закрученными, зловещими. Зазывали и утягивали нас, схватывая, поглощая, погружая. Уже сдавшись, я застыла на месте, послушавшись адскую силу, почти смирившись с тем, что скоро меня не будет, скоро я окажусь в аду…
Нет, буду. Оптимистическое упорство внезапно нахлынуло на меня, заставив вырываться, резко, отчаянно. Подтолкнуло бороться за каждую секунду жизни — как своей, так и друга, уже предавшегося тягостному унынию. Наверное, он боялся или не понимал. Или покорился чарам Предъадья — что было неудивительно, совсем неудивительно. Его глаза угасли, яростный азарт исчез, бесчеловечная маска сковала скулы и губы. Он не двигался, не сопротивлялся булькавшему болоту. Топь давила и утягивала, подбираясь к лицу, пытаясь забраться в дыхательные пути. Жаждая погубить и унести в ад. Отвратительное болото! Отвратительное место! Отвратительный запах и атмосфера.
Но я знала, что должна выбраться, я была как нельзя точно уверена, что мы спасёмся, мы не попадем ад. Мы вернёмся домой. Причём успешно выполнив тяжёлую миссию.
Я судорожно принялась строить план, но мои мысли внезапно прервал хриплый голос, адский, потусторонний. Он доносился со стороны замка. Он был удивительно громким, словно говорящий использовал рупор или какой-то магический усилитель голоса. Голос будто разрывал пространство, разрезая его и размежевая, образовывая в земле трещину, стремительно затягивавшуюся болотной жижей.
Речи заманивали нас в болото, покорно сопровождали ко дну. Особенно Антона. Впрочем, вряд ли на него действовал голос — скорее чары Предъадья, наводящие невыносимую тоску и уныние. Он был печален и бледен, он не хотел выбираться, и какой-то миг мне даже подумалось, что он жаждал утонуть, сдавшись перед болотной топью и демоническим гневом.
— И да свершится великий суд над жалкими предателями! Над наивными, беспомощными дилетантами, не сумевшими оправдать своё великое призвание. И да развернется адское чрево, поглотив в себя остатки их окровавленный перьев. И да погаснут навеки пылающие очи их. И да падут их беззащитные головы в пучину преисподней!
Откуда-то донеслись странные звуки, напомнившие мне звон колоколов. Колокола. Церковные колокола! Неожиданно меня словно осенило: я вспомнила слова Максима о том, что Предъадье читает наши мысли, Предъадье видит нас насквозь, Предъадье ощущает нас. Значит, оно могло понимать наши мысли. А церкви обычно отпугивали демонов. Не голубей, конечно, но различных омерзительных тварей, вспенивающих адский котёл.
А ведь эта топь — тоже почти адская тварь, причем, наверное, не такая сильная, как демоны-голуби. А это значит, что её можно было отпугнуть.
Расслабившись, я принялась представлять прекрасное поле, усеянное изумрудной зеленью, яркие солнечные лучи, блещущие, играющие, пляшущие вдоль полян и несуществующих цветочных изгородей. Озаряющие мирную землю. Поле и цветы. Густо пахнущие цветы и травы, окаймляющие небольшую церквушку с выбеленными стенами, ослепительно-золотыми куполами и мастерски выделанными вычурными витражами. Мир и добро. Свет и святость. Любовь и защита. Я крепко сжала руку Антона, представляя образы как можно ярче и красочнее, стараясь прорабатывать каждую деталь, каждую границу, каждый контур. Похоже, рождалась надежда.