А я — я была надеждой! Я была чьей-то искренней надежды на спасение и подкреплением, чьим-то спутником и вестником. Кажется, они увидели во мне свою музу и вдохновителя. Кажется, рабы ощутили прилив воодушевления и азарта, прилив злости и жажды мести, заставивший их с особым рвением раздвигать вражеский круг, становившийся шире и активнее.
— Свобода! Мы вернём её! Мы никогда не будем жить под голубиными крыльями! Мы не будем истоптанными голубиными лапами! Мир против голубей! Мир против голубей! — кричали они, толкаясь и отбиваясь, вырываясь вперёд.
Восстание в стенах хижины? Бунт и неразбериха? Жажда спасения и освобождения? Странно. Раньше я бы подумала, что в таких условиях на подобное просто не хватило бы места, но теперь воочию убеждалась, что это не так. Им все хватало, все доставало. Похоже, они даже побеждали! Или победа стояла очень близко. Несколько мигов, несколько судьбоносных шагов, решающих исходы, дарующих вечную гордость и свободу.
Но и Эльвира не стояла на месте. Эта загадочная женщина, кажется, даже не имевшая ни стороны, ни идеалов, одной своей фигурой заставляла поклоняться себе, служить покорной собачкой. По-видимому, именно она не давала пленённым выйти, раскрыв стены восстанию и бунту, распахнув глаза свободе и миру.
Создавалось впечатление, будто она держала их в тисках дома, смеясь над наивностью и беспомощностью. Над глупостью, инфантильностью, предрассудками. Над неспособностью постоять за себя, когда приходит внезапно час муки и расплаты, час страха и паники.
Видела ли она меня? Замечала ли оружие? Собиралась ли напасть? Я не знала. Наверное, видела, потому что она вытащила меня из пространственной дыры, вывела из Предъадья и подвела к мерзкому дому, она жаждала получить награду. Но, похоже, не сейчас. Немного позже. Когда расступятся люди и погаснет «восстание» и когда падут на пол безжизненные человеческие тела, задавшись кровавыми судорогами.
Громкий, отчаянный крик пронзил стены дома, распавшись бесцветным эхом — какой-то человек, одетый в лохмотья, кинулся на саму Эльвиру. Приготовив к бою нож.
От этого движения толпа расступилась и двинулась к выходам. Крики стали громче; вооружённая рука выдвинулась вперёд, готовая вонзить острое лезвие в плоть, горячую, гладкую, живую.
Нет! Он не должен был этого делать! Она не должна была погибнуть, несмотря ни на что, ведь она — моя последняя надежда. Надежда на то, что, быть может, когда-нибудь Антон покинет границы Земли и пламени, вновь ступит на тропы человеческого города. Вернётся домой. Увидит меня, закутанную в одеяло тоскливого ожидания.
Какая-то безрассудная волна неожиданно накатила на меня, пеленая горящую голову. Я не должна была поддаваться эмоциям, но, кажется, больше не могла: они надвигались и затуманивали разум, они тянули и заставляли действовать. Но действовать иначе. Совсем иначе.
Не в силах удержаться, я неожиданно для самой себя сделала выпад вперёд и судорожно нажала на спусковой крючок, пуская стремительный снаряд. Ещё одна пуля! Заветное оружие! Я все растрачивала, все теряла и портила, но уже не могла сделать ничего другого.
Удивительно, но я попала в цель. Пуля судорожно вонзилась в горячую плоть, разодрав связки, обнажив внутренности. Человек покачнулся и упал. Но успел нанести смертоносный удар.
Все, что я делала, казалось бесполезным и бессмысленным, мой выпад не принёс пользы. Я убила почти невинного и потратила пулю, я совершила глупость, в полной мере не осознанную и эмоциональную. Пустую и ненужную. Да даже если бы я сделала это раньше, они бы все равно напали на Эльвиру, они бы все равно убили её! Их было больше, и все они были испуганными, взбешёнными, разъярёнными. Их было так просто не остановить и не одолеть.
Эльвира лежала на пыльном полу, хрипя, дёргаясь, истекая кровью, а люди гневно ликовали. Победа и свобода, стоявшая их целью и стремлением. Они почти достигли желаемого, они сделали своё дело, они справились.
А я — нет. Я потратила пулю и оставила друга в Предъадье, сумрачном, тёмном, бездушном. Можно сказать, что я утопила его, убила, невольно забрав его жизнь.
Тяжкое чувство охватывало меня, оплетая холодом, но возвращаться не хотелось. Я должна была действовать, я не могла стоять на месте, не могла долго думать, страдать и терзаться. Голуби не ждали.
А все-таки, почему Эльвира не сопротивлялась?.. Почему дала так просто и безропотно себя прикончить, почему не ударила его ножом, почему не прибегла к колдовским практикам? Хотела насолить мне? Построила какой-то план или намерение? Странно.