Выбрать главу

Кажется, я была… в машине? Да, некто увозил меня из города куда-то, в неизвестность. Я не могла ни биться, ни сопротивляться, я снова стала кем-то вроде рабыни или пленницы. Только теперь уже не просто не стремившейся — не способной бороться. Потому что решительно не понимала, что происходило, потому что не имела сил. Догадывалась лишь, что сидела или, может, лежала в машине, двигавшейся вдоль обуглившихся и безжизненных просторов города, уголков края, страны, мира… Нещадно захваченных и облюбованных голубями.

Я не знала, быстро или нет, но помутнение прошло. Боли почти не осталось. Голова перестала звенеть, пелена растворилась, точки рассеялись, звуки и краски вернулись, приняв чёткие очертания.

Я находилась в больнице? Дома? В Предъадье?

Я попыталась встать, но была остановлена чьей-то рукой и непонятным мурлыкающим голосом:

— Тише, не двигайся. Колдовские практики эффективнее, чем обыденные медицинские, но сразу не помогут в любом случае. Это просто невозможно. Хотя рана у тебя, в общем-то, не такая уж и серьёзная. Я пришла вовремя: голубь не успел тебе тяжело навредить.

Взгляд, ещё ошарашенный, но уже все прекрасно видящий, скользнул по помещению. Непонятная комната, очерченная смутными тенями… Широкая, тёмная, но, кажется, практически пустая. Комната с несколькими приземистыми диванами, старыми кроватями с обшарпанными ножками, маленькими столиками и плитами, на которых, играя пузырьками, красовались чугунные чаши. Вряд ли это была больница… И уж точно не родной дом.

Впрочем, неподалёку стояла моя мама, угрюмая, шокированная, апатичная. Она развернулась ко мне боком, я не могла полностью видеть её лицо, но ощущала ее шок, леденящий, пронизывающий. Который только усилился за последние мучительные недели.

Мне передалось уныние, безучастное, болезненное. На меня наступила апатия, мне не хотелось ничего, меня ни к чему не тянуло. Не было желания ни жить, ни сражаться, ни, тем более, защищать город. Тоска и безразличие, скука и холод. Боль: как физическая, так и душевная.

Глубоко и шумно вздохнув, я снова попыталась встать, уже как можно медленнее, но в то же время увереннее.

— Я же сказала, потише, — чья-то рука остановила меня, и, переведя взгляд, я рассмотрела… Эльвиру. Не безжизненную хрустальную фигуру, не восторженную женщину, не демона. В тот момент она создавала ощущение вполне адекватного человека. По крайней мере, в свете лампы, падавшем на ее лицо, уже знакомые черты не выглядели мертвенными, не отливали бледностью, не сквозили потусторонним безумием или уродством. Она выглядела как обычная женщина, худая, изящная, но некрасивая. Пламенеющего шлейфа тоже не было.

А может, не существовало никакого Предъадья? Может, не было ни битвы, ни путешествия, ни возрождения Эльвиры в образе демона? Может, это — просто сон, просто болезненный лихорадочный бред, мимолетная галлюцинация?

Но нет: все-таки в глазах Эльвиры мелькало что-то нечеловеческое. Потусторонняя сила, подаренная ей камнем и голубями. Отблески горящей искусственной жизни.

— Теперь я тоже такая, как Аня? — приглушённо спросила я, стараясь на глядеть в глаза своей… спасительнице?

— Нет, — Эльвира слегка усмехнулась, расслабленно махнув рукой. — Я ведь сказала, что твоя рана несерьёзная. Неужели ты такая недалёкая и недогадливая?

— Да, наверное… И очень-очень тупая.

— Тупая, но, на самом деле, не самая, — сморщилась Эльвира, заботливо, словно мать, отодвинув с моего лица растрепавшиеся пряди.

Скривившись, я попыталась немного отстраниться, но вышло не особо удачно: кровать, на которой я лежала, оказалась слишком узкой, тесной и неудобной. Поэтому пришлось остаться на месте. Рядом с этой откровенной чудачкой. Рядом с непостоянной и загадочной женщиной, зачем-то приведшей меня в непонятное помещение.

— Отойди… — прошептала я, мечтавшая о личном пространстве. Мне не нравилось, что она стояла так близко, что она так странно вела себя со мной. Эльвира меня бесила, пусть она и помогла мне одолеть голубя. Причём, наверное, бесила уже почти так же, как Антона… Отвращение накатило меня, заиграло внутри, захлестнуло тяжёлую голову. Я снова тщетно попыталась приподняться.

— Отойти? Я тебе помогаю, неблагодарная! — воскликнула она, крепко впившись в мое повреждённое плечо.

И снова эта боль, резкая, пронизывающая. Она снова опутала меня, снова вонзила своё жало. Из горла вырвался сдавленный стон.

— Ну вот, наверное, так лучше? — с невозмутимым видом съязвила она, когда я, придя в себя, вновь кинула на неё полный неприязни взгляд.

— А теперь осознай истину: все окончено. Жалкие рабы проиграли, ничтожные глупцы пали под когтями и крыльями стражей ада. Тебе, наверное, интересно, где оружие? Это легко: оно у меня. Ты не захотела отдавать его мне, но уйти от судьбы, как и от меня нынешней, в любом случае бы не смогла. Это невозможно. Я всё равно нашла тебя, настигла, причём в таком бедственном положении. Да, ты выронила оружие, а я подняла и выстрелила в голубя. И убила голубя, который на тот момент успел только ранить тебя, но не слишком серьёзно. Оружие у меня, однако я его никому не отдам, потому что пуль слишком мало, потому что битва окончена. Вам просто нет смысла сражаться. Голубиных главарей много, погибнут одни, придут другие, — ее глаза снова вспыхнули загадочной, возможно, ликующей искоркой. — Думаешь, после всех успехов, что они достигли, голуби отступят? Ошибаешься. А вот действия людей оказались бесполезными и лишь ещё больше укрепили их поражение. — Она гордо выпрямилась, искривив более живые, но по-прежнему налитые нездоровой бледностью губы в сумасшедшей усмешке.