Финн стал мыть сестре лицо, а она страшно гримасничала. У него самого руки были такие грязные, что пришлось оттирать их песком. Подошел Мозес, сел на корточки и стал смотреть.
— С этой своей чистотой, Джозеф, ты ничего не раздобудешь, — сказал он.
— Ты про что это? Я тебя не понимаю, — сказал Финн.
— Скоро поймешь. Все привыкли, что мы грязные. И чем грязнее, тем лучше.
Когда они вернулись с речки, мать Мозеса уже встала и готовила завтрак.
— Проголодались? — улыбнувшись, спросила она Финна.
— Да.
— Дети что птенцы, только подавай им корм.
Она заварила чай и стала раздавать, вынимая из мешка, куски хлеба. Все больше горбушки то белого, то черного. Хлеб вчера вечером насобирали дети. Финн видел, как мать посылала их просить по крестьянским домам.
Когда после завтрака Финн пошел с ребятами в соседний городок, ему стали понятны слова Мозеса «чем грязнее, тем лучше». Дервал, к ее большому удовольствию, оставили играть с маленькой Шейлой. В город отправились Мозес, его сестра Эйлен и остальные ребятишки.
Городок был небольшой, и день — базарный. На площадь съехалось много повозок, крестьяне продавали с них яйца, цыплят, овощи. Дети рассыпались по всей площади и стали просить подаяния. Финн увидел, что Мозес действовал очень ловко. Сначала он расположился около церкви. Служба кончилась, и народ повалил на улицу. Мозес молча стоял в своих лохмотьях, протянув грязную руку. Иные принимались его ругать: «Такой большой, а попрошайничаешь! Почему ты не идешь работать? Видать, и отец у тебя отпетый лодырь!» Но Мозес с невозмутимым видом бубнил свое: «Подайте, пожалуйста, голодающим!» Вопросы, кто он и откуда, Мозес пропускал мимо ушей и продолжал жалобно клянчить. И — удивительное дело — его настойчивость была вознаграждена: многие бросали ему монетки.
Потом он пошел на рыночную площадь и незаметно присоединился к своим.
— Понял теперь, для чего надо быть грязным? — спросил он Финна. — Будешь чистым — ни пенса не получишь.
Финн кивнул. Завидев полицейского, ребята спасались бегством. Закон запрещал просить милостыню. Финн заметил, что кое-кто из цыган таскал с собой в коробке дешевые церковные книжки. Мозес растолковал Финну, что эти люди вроде бы торгуют книжонками, и потому их нельзя обвинить в попрошайничестве, но сам Мозес и его команда презирали такой способ добывать пропитание.
Почти каждый час Мозес забирал у сестры и братьев собранные деньги (иногда несколько шиллингов) и отправлялся в дальний конец улицы, где в компании с другими мужчинами сидел, привалясь к стене, Паудер.
Мозес отдавал деньги отцу, тот пересчитывал их и шел в трактир. Так Финн узнал, что дети попрошайничают, чтобы у Паудера были деньги на вино. Однако он заметил, что Мозес отдавал отцу не всё, и, когда на площади стало меньше народу и пора было возвращаться, он купил крупы, сахару, хлеба и большой кусок мяса.
Вернувшись к себе, они снова поели тушеного мяса и сразу начали собираться. К счастью, погода стояла прекрасная. Теперь и Финн помогал укладывать вещи, Когда выехали на дорогу, солнце уже садилось, и небо стало удивительно красивым. Как хорошо двигаться на запад, идти и идти все к закату, шагать рядом с Мозесом, видеть впереди фургон и слушать цокот копыт по дороге. Финну нравился запах горящих сучьев и яркое пламя костра в темноте ночи. «Вот уж повезло, что нам встретился Мозес и его семья. Пока мы с ними, нас нипочем не узнают, — размышлял Финн. — Ведь на цыган никто не обращает внимания».
Финн надеялся, что все так пойдет и дальше, пока, продвигаясь на запад, они не доберутся до спасительного дома бабушки О'Флаэрти. Было весело представлять себе, как дядя Тоби и полицейские, преследуя их, прочесывают всю страну, а они возьмут и спокойно пройдут у них под самым носом, — ведь Мозес сказал Финну, что мало-помалу их семья дойдет до Кэрриджмора. Там цыгане купят несколько ослов, перегонят их на север и продадут за хорошую цену. Потом ослоп повезут на пароходе в Северную Африку, чтобы продать арабам. Все складывалось как нельзя лучше, и Финн решил, что наступила передышка и ему не надо быть все время начеку.
Увы!
Вечером они подошли к луговине, где уже расположились три или четыре цыганских семьи. У одних имелся даже автофургон. Большой этот табор раскинулся в излучине реки. Цыгане, должно быть, жили здесь давно — 1 кругом было страшно намусорено. Близ табора бродило много пегих пони, лошадей и ослов, иные были стреножены. Кроме того, некоторые семьи держали длиннобородых козлов.