Сила и убедительность Кеппена как художника в его сатиричности, беспощадном обличении, особенно в трех послевоенных романах, темных сторон западногерманской действительности, в сверлящей неумолимости к фашизму и милитаризму, в какие бы одежды они ни рядились. Неудивительно поэтому, что в условиях разгара «холодной войны», «экономического чуда», аденауэровских лозунгов «только никаких экспериментов!» книги Кеппена не могли не вызвать злобного неприятия со стороны реакционных кругов ФРГ. Так, в одной критической статье, опубликованной в штутгартском журнале «Меркур», писателя уподобляли «разъяренному коту», который «шипит, фыркает, брызжет слюной и наносит удары куда попало». Кеппена обвиняли в «моральном декадансе», «антипатриотизме», «безразличии к своему народу». Дошло до того, что автора, который, по словам А. Андерша, «не опубликовал ничего, кроме политических романов», упрекнули в аполитичности, выдав его отвращение к «грязной политике» реваншистских кругов за неприятие политики вообще.
И только спустя много лет в «Истории литературы Федеративной Республики Германии» под редакцией видного писателя и критика Д. Латтмана послевоенное творчество Кеппена получило справедливую оценку: «Кеппен - первый писатель, который с виртуозной естественностью сумел эпически отобразить немецкую реальность после 1945 года». В этом литературоведческом труде отмечалось также, что «по силе критики существующих условий» в Западной Германии «едва ли есть равный Кеппену романист» и что «романы Кеппена дают более верное и наглядное представление о развитии ФРГ после 1945 года, чем многие исторические исследования». Известный западногерманский литературный критик Р. Михаэлис писал в еженедельнике «Ди цайт»: «Романы Кеппена «Голуби в траве»,
«Теплица», «Смерть в Риме» принадлежат к числу лучших произведений, созданных на немецком языке после 1945 года».
Все это так, но широкие круги западногерманских читателей выбирают книги не по рекомендации «Ди цайт», тем более не по оценкам «Истории литературы ФРГ», а по рекламе витрин книжных магазинов. Увы, в числе наиболее рекламируемых писателей Кеппен никогда не был.
В 1957 году Кеппен впервые приехал в Советский Союз по приглашению Союза писателей СССР. Он посетил Москву, Волгоград, Куйбышев и другие города, встречался с писателями, рабочими, студентами. В результате этой поездки Кеппен написал книгу «В Россию и дальше. Сентиментальное путешествие», опубликованную в 1958 году.
Вошедшие в книгу путевые очерки носили в целом дружеский и благожелательный характер по отношению к нашей стране, хотя многое и подверглось справедливой критике, в частности беспорядки в гостиницах и ресторанах «Интуриста», на железнодорожных вокзалах и т. д. Словом, критиковалось и осуждалось то, что, к сожалению, имеет место и в наши дни.
Но тогда кое-кому критические замечания автора пришлись не по вкусу, и книга Кеппена не была у нас издана. А возглавлявшийся реакционным политиком Р. Барцелем западногерманский комитет «Спасите свободу!» включил ее в «черный список».
В 1959 году вышла новая книга очерков «Поездка в Америку», через два года - «Путешествие во Францию». Серьезная критика ФРГ высоко оценила художественные достоинства и познавательное значение этих книг.
А потом на долгие годы имя Кеппена перестало появляться на западногерманском литературном небосклоне. Только в редких интервью писатель настойчиво обещал «в самое ближайшее время» опубликовать новый роман, над которым он будто бы работает. Потом прекратились и обещания.
Как не раз говорил мне Кеппен, он настолько, дескать, вжился в свое новое произведение, настолько ощутил себя его персонажем, что у него нет уже сил на заключительные главы, ему кажется, что последняя страница романа станет последней страницей его жизни.
Все эти годы писатель испытывал неимоверные материальные трудности.
Дошло до того, что он чуть не убежал из больницы, где от него потребовали заранее оплатить назначенное лечение. Ему пришлось съехать с квартиры и перебраться в старый дом, на шестой этаж без лифта. И лишь получение нескольких литературных премий и стипендий помогло Кеппену снова обрести финансовую независимость.
В 1972 году в издательстве «Зуркамп» вышла в свет небольшая книжечка рассказов и эссе Кеппена «Романское кафе». Произведения эти были написаны в разные годы начиная с 1936. Среди них наиболее значительным мне представляется рассказ-воспоминание «В моем городе я был одинок».
«Мой город» - это Берлин, Берлин первых лет после мировой войны, еще той, теперь такой далекой. «Я был Раскольниковым. Я был одним из бесов.
Одним из подполья. Одним из мертвого дома. Я стоял под виселицей. И снова прибыл фельдъегерь. Помилован. Петля ослабла». Одна картина нанизывается на другую, некоторые повторяются. Читателю часто кажется, что он смотрит документальный фильм. Сказывается многолетняя работа Кеппена над киносценариями, особенно документальными. Идут годы. Университетские лекции, библиотеки, книги, «жадно и одержимо поглощаемые мною». А потом - «я ничего не делал. Никого не обижал. Это было подозрительно. Это было дурно».
Так, год за годом, месяц за месяцем, театры, редакции, киностудии, но и полиция, слежка, опасность, которая становилась все неотвратимее. И опять еще более давние воспоминания, гимназия, учителя, одноклассники. И кухонные баки в камбузе ледокола. «Я видел большое серое море. Бесконечную надгробную плиту, как из свинца. Я видел морские сражения, тонущие корабли, бомбежки. Я видел великие катастрофы, которые должны были возникнуть». Этими пророческими словами заканчивается рассказ.
Затем несколько лет молчания, если не считать небольших заметок и рецензий в газетах и журналах. И вот в конце 1976 года появилась новая повесть Кеппена «Юность», которую поначалу кое-кто из западногерманских критиков принял за давно обещанный роман.
Хотя в повести явственно прослеживаются некоторые автобиографические детали, например работа билетером в заштатной киношке, увлечение левым театром (в частности, Таировым), попытки обновить репертуар с помощью экспрессионистских пьес Кайзера и Толлера, однако Кеппен не был бы тем Кеппеном, какого мы знаем, если бы написал эту повесть только о себе. «Я хочу, - говорил он, - рассказать нашу историю, мою историю, твою историю».
Райская жизнь первых страниц повести - это вместе с тем потерянный рай обедневших наследников родовитых владельцев померанского поместья.
Прусская гимназия, прусская муштра, но классный наставник «господин Крюгер не загнал меня в свое стадо, не выжег у меня на теле тавро полезности, не вовлек ни в Союз Бисмарка, ни в Союз подводников, не внушил мне ни одного из своих твердых убеждений».
О происходящих событиях в повести рассказывается то от лица самого автора, то будто бы от стороннего наблюдателя. События личного плана и социального настолько тесно связаны, что порой их невозможно разъять.
Думается, это не случайно. Ведь и в прежних своих произведениях писатель стремился показать, как в реальной действительности переплетается субъективное и объективное, индивидуальное и общественно значимое.
Мы уже говорили, что особенность таланта Кеппена состоит в умении подметить в обычной жизненной ситуации социальную несправедливость, чреватую нередко роковыми последствиями. В те далекие годы, изображенные в «Юности», писатель распознал силы, которые привели потом Германию к нацизму и войне, он показал, как буржуазная демократия, противопоставившая себя народу, перерождалась в тоталитарный режим.
Художественные особенности повести, ее стиль в основном остаются в русле стилевых и художественных приемов, проявившихся в его послевоенных романах. Правда, в повести «автор сознательно отошел от общепринятой пунктуации». Впрочем, едва ли это можно назвать новаторством. Слитность перечислений, не разделенных запятыми, многочисленные двоеточия применяли в своих романах и Арно Шмидт, и Уве Йонсон, и другие западногерманские писатели. Очевидно, таковы были тогда языковые тенденции в ФРГ, с которыми не мог не считаться Кеппен.
Обращает на себя внимание, что многие страницы «Юности» почти дословно повторяют тексты из рассказа «В моем городе я был одинок». Так что есть основание считать тот рассказ своего рода предварительным наброском повести. Ну что ж, это дело автора. В истории литератур можно найти немало примеров, когда писатели, задумав какое-то крупное произведение, предварительно публиковали разные его варианты, выясняя реакцию читателей и критики.