Они укладывались спать. В вагончике было тепло, даже жарко. Вася попросил Валю задуть лампу, но та не двинулась. Он решил пересилить ее лень и тоже не вставал, чтобы загасить лампу. Ей-то дотянуться было ближе. Но она не делала этого.
В доме кто-то был, точно. Точно-точно. Как только они вошли, сразу ощутили чье-то присутствие. В кухне — никого. В спальне — никого. А вот в большой комнате? И здесь — никого. Сервант. Стол. Стулья, телевизор, диван. За шторами — никого. Они сели на диван. Между ними оказался чемодан. Он лежал на диване. Она прикоснулась к выпирающим округлостям чемодана. И отдернула руку, взвизгнув: кожа чемодана дышала. Он тут же рванул крышку… Ах!
В чемодане лежал, подтянув колени к самому подбородку, человек.
— Кто ты такой?!
— Извините, извините, — бормотал человек.
— Вор!!!
— Извините…
— Полицию…
— Не надо, я прошу, прошу вас. Я ничего не взял, ничего, совсем, клянусь. Умоляю.
— Не клянись!
— Почему?
— Таково поучение!
— Хорошо, не буду. Я никогда больше не буду клясться. Никогда.
— Точно?
— Клянусь… То есть — нет. Но обещаю, да, вот-вот, обещаю. Даю слово. Слово можно давать?
— Слово?.. Это не клятва.
— Тогда я пошел?
— Ну смотри же.
— Да, да.
Он ушел, а они еще ходили по дому, считали деньги из шкатулки, доставали цепочки, медальоны, все проверяли, рылись в шкафах, перебирали ложки. Как вдруг она спохватилась: где котенок? Но и котенок был здесь, он вылез из-под комода, позевывая розоватой крошечной пастью, потягиваясь.
И тут раздался стук. Или звонок. Они открыли дверь. На пороге стоял тот вор, на руках он держал медвежонка.
— Вот, я же обещал отблагодарить, пожалуйста, берите.
— Это же медведь!
— Медвежонок.
— Но он вырастет и станет медведем.
— Ну, тогда вы можете отдать его в зоопарк или в цирк.
— Какой цирк…
— Никулину.
— Он же помер?
— Его сыну.
— Нет, постойте…
Но вор убежал. А медвежонок перевалился через порог и стал играть с котенком.
Валя открыла глаза и увидела освещенный потолок, повернула голову. Лампа горела на столе. Она посмотрела на Васю. Тот ровно дышал. Приподнявшись, она потянулась к лампе и попыталась задуть огонек, но красноватый гребешок пламени продолжал трепетать.
— Фу! Фу!
Нет, не угасал. Тогда она догадалась прикрутить огонек, а потом уже легко его задула.
Обыкновенная вроде бы женщина, а на самом деле — пантера. С кем-то вдвоем мы уходили от нее и оказались в тупике. Обернулись. Она шла неторопливо, мягко ступая, пластично. Вот снова — да обычная, лишь весьма тренированная, спортивная грациозная женщина. Но я взглянул на ее перчатки — сквозь них прорезались стальные когти и даже на ладонях — острые тонкие шипы. Сейчас она исполосует своими лапками нас обоих.
В отчаянье я крикнул:
— Как с тобой справиться?
И она засмеялась и ответила:
— Тридцать вторым воображением!
Тогда я схватил ее и отшвырнул: таково мое тридцать второе воображение. И она не смогла меня цапнуть. Мы спаслись.
Вася за чаем
Вася за чаем вспомнил этот сон и спросил Валю, что это она толковала про семьдесят второе? Валя честно расширила глаза и, прикладывая руки к груди, спрашивала:
— Я-а? Когда-а? Когда, Фасечка?..
Вася махнул рукой и начал собираться на работу.
В шеде было холодно, пахло сеном, кроличьей мочой.
— Эй, новые зеландцы-голодранцы! — воскликнула входя Валя.
— Шубы-то у них богатые, — возразил Вася. — Еще не спущены.
Валя принялась вытаскивать миски, Вася взялся за веник, совок.
Вскоре у шеда раздались голоса, дверь распахнулась, оба обернулись, приглядываясь. В дверях стоял Эдик.
— Ну что, трудовые резервы?! — воскликнул он, проходя внутрь. — Завтракают ушастые? — Он оглянулся. — Заходите, выбирайте!
В шед прошел маленький мужчина в синей куртке, шапке с меховым отворотом и козырьком. Его маленькие глазки беспокойно шарили вокруг. В нем было что-то определенно хомячье.