Валя замолчала.
— И что?
— И все, — ответила Валя.
— Ну и сны у тебя, Вальчонок, — сказал Вася. — Вот бы сфоткать. Куда там Сальвадору Дали!.. Мне тоже всякие занятные снятся.
— А это что за дядечка?
— Дали?.. Ну, один испанец с прибабахом, усы торчком, хвост пистолетом, рисовал пианино с девятью или десятью сияющими Лениными и все такое, как будто сны не сны или видения. Ему за это отваливали бабок порядочно. Но он все равно заканчивал жизнь в одиночестве, больной, парализованный, чудом спасся в загоревшемся замке.
— Как? — заинтересовалась Валя.
— Свалился с кровати и пополз к двери.
— А вот если наш вагончик загорится? — вдруг спросила Валя. — Будет чудо или нет? Как мы отсюда выскочим?.. И вообще… я уже хочу поссать.
Вася начал смеяться по своему обыкновению, приговаривая: «Вот дерьмо, зараза, попались».
— Давай разобьем стекло, — сказала она.
— Потерпи.
Еще примерно через час Валя сказала, что уже не может больше терпеть. Вася посоветовал мочиться в ведро и отвернулся.
— Но в нем же воду носим? — сказала Валя.
— Отмоем. Вон один писатель американец по системе йогов собственную мочу пил, и ничего. Затворник, буддист высоколобый.
И она присела над ведром, зажурчала звонко.
— А ты, Фасечка, не хочешь?
— Нет.
— Да перестань, не стесняйся.
— Сказал, нет.
— Ну, я не стану глядеть и уши заткну.
Вася засопел зло.
В вагончике уже было холодно. Они накинули на себя одеяла и сидели, как индейцы.
— Надо твой сон записать, — сказал Вася. — А то так и забудется. Интересно же. Но нет ни ручки, ни карандаша, зараза…
— А я нашла, есть, — откликнулась Валя. — В этом… шеде. Под окошком, на полочке. Вот, шариковая ручка. И пишет. На.
Вася взял ручку и достал из рюкзака рулон бумаги.
— Ты там будешь писать?
— Да, — деловито ответил он.
Но писать не давала пленка, которой бумага была оклеена. И тогда Вася ножом ободрал пленку с краю и, пристроив рулон на столе, действительно начал что-то писать.
— Ой, Фасечка, — бормотала Валя, — ну и ну. Вот бы наши все подивились, Мартыновна… Людка… Мои сны записывают.
Вася молча старательно выводил буковки на грубой бумаге.
— Ты прямо так все и пишешь? — спрашивала она, стараясь заглянуть.
— Не мешай, — буркнул он.
— Ой, ну не знаю даже… Я еще чего-нибудь вспомню. И новые буду все запоминать.
Когда наступили сумерки, Валя хотела зажечь лампу, но Вася остановил ее.
— А может, завесим окна одеялами? — предложила она. — Да и печку затопим, есть как раз дрова.
Вася ответил, что надо еще подождать. Ему тоже не хотелось никому попадаться на глаза… Начальнику Мировой Стражи.
— Нет, но классный был у тебя сон, — сказал Вася. — Мне уже кажется, что это я в нем и был, в твоем сне. И только сейчас об этом узнал. Хых! Хых… Мне должен был присниться такой сон. А приснился тебе.
— Следующий раз я получше буду приглядываться, — ответила Валя. — Так ты учитель?
— Ну, закончил сдуру пединститут, — откликнулся нехотя он. — Там с Никкором и познакомился. Только он после двух, что ли, курсов, свалил. А я остался.
— Фасечка, — проговорила озадаченно Валя. — А я тебя так кличу, без отчества. Нельзя же.
— Чего?.. Хых! Хых! Хы-хи-хи, — зашелся Вася.
— Нет, ты мне открой свое отчество, — настаивала она.
— Да ладно тебе!.. Хых-хи-хи…
— Ну Фасечка.
— Может, и отца у меня не было.
— Как так? — ахнула Валя.
— А что ты ахаешь? Ну? Ну? В вашей мифологии это возможно.
Валя хлопала в сумерках глазами, сверкала белками из-под одеяла.
— Не врубаешься? Ну, как это называется? Непорочное зачатие.