Автомобиль свернул с шоссе и начал наматывать апрельскую грязь. Вася хотел возражать, но как-то запнулся, примолк, смотрел вокруг. В приоткрытые окна снова потекли трели жаворонков. Одного он увидел: тот взлетел вверх и повис, отчаянно работая жемчужными в солнце крыльями и журча, а потом резко сорвался и косо спикировал в жухлую траву.
— Хыхы, как Шива, — сказал Вася, лыбясь, щурясь на солнце.
— Мм?
— Жаворлонок, — пояснил Вася. — А смотришь: многорукий бог.
— Аа?.. Мм… — Борис Юрьевич улыбался, поглядывая в небо. — Точно.
Автомобиль въехал в обширную лужу, Борис Юрьевич сбросил скорость и медленно форсировал ее.
— Скоро сев начнем, — проговорил он. — Мне апрельские поля нравятся как-то по-особенному. Есть в них что-то такое… женское. Ты не деревенский?
— Нет.
— И я. А вот, видно, что-то такое теплилось, как говорится. Мне в школе особенно понравился почему-то Некрасов, его «Кому на Руси жить хорошо». Как вот отправились эти семеро мужиков искать счастья, ну то есть счастливого человека. Некрасов деревню знал и любил. У моей мамы был хороший голос, и как застолье, ее просили спеть. Мне больше всего нравилось, как она одну песенку пела: «Меж высоких хлебов». Знаешь? — И Борис Юрьевич, по виду, манерам и речи абсолютно городской человек, поскрипывая кожей куртки, запел приятным, чуть хрипловатым баритоном: «Меж высоких хлебов затерялося / Небогатое наше село. / Горе горькое по свету шлялося / И случайно на нас набрело». — Он замолчал и потом продолжил говорить: — И мне сказкой это казалось. Маленькие избенки, а хлеба огромные. И какой-то стрелок забрел туда. Да и застрелился. Сейчас мне даже этот стрелок нашим Эдиком представляется.
— Хыхых-хы, — засмеялся Вася.
Борис Юрьевич посмотрел на него.
— Напрасно смеешься. Парень ты, как видно, с головой. Вот и подумай. Я тебе скажу, но не для всех. У Эдика была попытка суицида.
Вася тряхнул чубом, как конь.
— Толстой предупреждал и об этом. Чингисханы с телеграфом всегда дело к войнам сводят, не могут без этого. Война — зримое подтверждение пользы насилия. Даже если миллионы ухлопали, все равно выдают это за пользу. Никакая анархистская банда, зараза, не укокошит столько миллионов, сколько убили в одной Второй мировой. Воюй, а потом сам со своими демонами разбирайся.
— Вот ты снова, — сказал Борис Юрьевич с упреком. — Великая Отечественная — наше все, святое, как Пушкин. Хотя мне больше по сердцу Некрасов, — вспомнил он, снова настраиваясь на задушевную волну. — Работал на заводе, пока тот совсем не развалился, а как услышу эту «Меж высоких хлебов», так и начинает что-то саднить. Мама у меня деревенская, а отец рабочий, горожанин до мозга костей. Пролетарий. В деревне мамы я одни каникулы и провел однажды. Там на холме разрушенная церквушка торчала, а внизу была пасека. Мы однажды с соседским пацаном туда забрели, хотели меда потырить, ну и отделали нас пчелки — мама не горюй. У него морду разнесло: бульдог бульдогом. У меня шею набок своротило. Инвалиды… Только теперь мне сдается, это не яд был, а то, что вот горчило… тоска такая. И как завод накрылся медным тазом, я и рванул… Ну, не сразу. Не так-то просто из города вырваться. Еще в разных конторах прозябал. И вот — вырвался…
В голосе Бориса Юрьевича слышались и горечь, и радость, и удивление.
— Не жалеете? — безжалостно спросил Вася.
Борис Юрьевич крутил баранку, смотрел вперед.
— Нашли свободу-то? — не отступал Вася.
Борис Юрьевич глубоко вздохнул.
— Свободу?.. Иногда это точно есть, как разряд грозы. Разрыв такой. И в нем дышится, как древнегреческому богу. Хм. — Борис Юрьевич усмехался. — Ну, как-то так и бывает. Но… вообще поставить бы на въезде такие пугала, чтоб чинуш понос сразу пробирал, как появятся. Есть теория, что «Летучий голландец» команда покинула из-за низкочастотных звуков. Нельзя ли попытаться изобрести такое устройство? Я над этим работаю, — то ли пошутил, то ли сказал правду бывший авиационный инженер. — А в правительство посадить нового Некрасова.
— Хых, он же был картежник, все законопроекты продул бы.
— Да хотя бы ввели туда Мельниченко, например.
— Поэт такой? Новокрестьянский?
— Фермер, рубит правду-матку. Кроликовод, кстати. Дельный мужик. Смелый. У него хозяйство было: магазин, пекарня, мельница, цех по изготовлению мебели, рыбный цех, швейная мастерская. Ну, местные казачки захотели его крышевать, тот не дался, они его и пожгли.