Во всех этих стихах, пронизанных многочисленными смысловыми связями, общими мотивами и этическими установками, полно и объемно раскрылась та средневековая народная вера, которая в житийных песнях о святых и праведниках была лишь намечена, хотя и яркими штрихами[23].
Стихи, посвященные Христу и Богоматери, выполняют в зрелой религиозной поэзии народа функцию своеобразного «символа веры»: они в сжатой форме отражают основные моменты миссии Христа — носителя Божественного закона и его исполнителя в высочайшем примере крестных мук. Религиозное чувство народа, наполненное священным страхом при созерцании подвига Христа, требовало очищающего душу милосердия, поэтому все страстные события пронизаны в духовных стихах сильнейшим по эмоциональной выразительности состраданием Богородицы. За страстной силой жалостной любви Матери к Сыну здесь стоят еще существующие для народной веры как бы в ином измерении отношения между идеальными качествами Отцовства и Материнства: суровости и неумолимости закона, данного Богом всем грешным, противостоит не отрицающее и не смягчающее его, но оставляющее надежду на «призрение» души милосердие Матери.
Наполненные многочисленными перечислениями грехов и добродетелей стихи о грешной душе призваны раскрыть значение ритуальных правил культа (посещение храма, молитва, пост, исповедь, причащение) в их связи с нравственными основами земной жизни и представлениями о спасении души. Грехи и добродетели детально конкретизируются прежде всего в очень важной для народного сознания сфере божественного материнства земли и родового закона; отдельные примеры охватывают также разные стороны социальной жизни (через представления о правде и неправде при распределении земных благ), наконец, затрагивают основополагающий устой религиозной нравственности — проявления христианской любви, которые с максимальной наглядностью воплощены в емком понятии милостыни.
В стихах о Страшном суде, где списки проступков человеческих против веры особенно весомы в своей сжатости, акцент перемещен с индивидуальной ответственности души на греховность всего мира людей. Пафос этой вселенской трагедии не уравновешен в народном сознании просветляющими картинами очищенного мира. Общность неизбежной для всех судьбы в потустороннем мире, сливающая души в едином страдании и сострадании, оставляет лишь слабое, неясное утешение свершением высшей справедливости.
Духовные стихи не отражают всех проявлений народной религиозности (есть еще легенды, устные поверья, пословицы, бытовая «смешанная» обрядовость), но, как считал Г. Федотов, они стали самым высоким воплощением в слове народной веры. «То, чем трагедия была для религиозной стихии эллинства, тем был духовный стих для русской религиозной стихии: самым глубоким, самым проникновенным, самым мучительным ее выражением». В них воплотился «религиозный гений нации», и именно потому «многие из духовных стихов должны остаться среди высших созданий религиозной поэзии всех времен и народов»[24].
Л. СОЛОЩЕНКО,
Ю. ПРОКОШИН
ГОЛУБИНАЯ КНИГА[25]
23
Подробно об особенностях народного осмысления христианской религии см.: Федотов Г. Стихи духовные...
25
Голубиная книга («Восходила туча сильна, грозная...»)
Оксенов А. В. Народная поэзия. Былины, песни, сказки, пословицы, духовные стихи, повести. С очерками главнейших отделов русской народной поэзии, объяснительным словарем и образцами напевов народных песен. 4-е изд., испр. и доп. Спб., 1908. С. 304—311.
Стих относится к числу космогонических и дает одно из самых ярких представлений о древних народных воззрениях на устройство мира. Название трактуется двояко: как книга «глубинная», т. е. мудрая, глубокая по содержанию; и как книга, полученная от Святого Духа, символом которого в христианстве служит голубь. Сама Голубиная книга — символ Священного Писания.
Разными мотивами стих восходит к ряду апокрифов, прежде всего к «Беседе трех святителей», «Вопросам Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской», «Иерусалимской беседе».
Сюжет стиха сформировался, по мнению многих исследователей, в домонгольское время.