Выбрать главу

Круг замкнулся, и феномен Орфея и Амфиона получил свое объяснение: если все в мире устроено по одному и тому же закону, то человек, овладевший секретами музыкальной гармонии, может запросто влиять с ее помощью на все без исключения проявления живой и неживой природы. Неудивительно, что подобный же пример воздействия музыкой на поведение людей мы находим и в биографии великого философа: «Пифагор, увидев однажды молодых людей, которые неистовствовали под влиянием опьянения, так что ничем не отличались от безумных, дал совет сопровождающему их флейтисту исполнить мелодию в спондаическом размере. Когда же тот исполнил этот совет, то они внезапно в такой мере перешли в разумное состояние, как если бы были трезвыми с самого начала»{148}. Аналогичный случай рассказывали и про пифагорейца Эмпедокла, предотвратившего игрой на лире чуть было не произошедшее на его глазах убийство. Подобные воззрения об управлении человеческой душой с помощью музыки были весьма типичны для Греции, где для обозначения этого воздействия был выработан даже специальный термин — психагогия.

Заканчивая обзор архаичной греческой музыки, нельзя не привести слова Квинтилиана, великолепно подметившего ее синкретический характер: «Кто же не знает, что музыка… уже в те древние времена содержала столько науки и даже (религиозного) почитания, что одни и те же лица считались музыкантами, пророками-стихотворцами и мудрецами? Взять хотя бы Орфея и Лина»{149}. О принадлежности древней музыки всецело к сфере сакрального авторитетно свидетельствует Плутарх: «В еще более древние времена греки, как говорят, были совершенно незнакомы с театральной музыкой: музыка у них была всецело приурочена к богопочитанию и воспитанию юношества, тем более что театральных сооружений люди той эпохи вовсе не знали, и музыка у них еще не выходила за пределы святилищ, в которых с помощью ее они воздавали почитание божеству и хвалу доблестным мужам»{150}.

Немало ценного способен нам дать и внимательный анализ представлений о роли музыки у непосредственных соседей Руси — карело-финских племен. Главный персонаж их эпоса «Калевала» — не богатырь в собственном смысле слова, а мудрый певец-волшебник Вяйнямейнен. Он рождается от воздушной девы Ильматар в водах, где плавает много лет перед выходом на сушу. По свершении своих подвигов и рождении в Карелии чудесного мальчика — будущего короля этого края, в котором легко угадываются черты Иисуса Христа, разгневанный Вяйнямейнен оставляет землю и уплывает на челне в море. Эпос так рисует образ жизни своего главного героя в свободное от подвигов время:

Старый, верный Вяйнямейнен Проводил покойно время В чащах Вяйнелы зеленых, На полянах Калевалы, Распевал свои он песни, Песни мудрости великой. День за днем все пел он песни И ночами распевал их, Пел дела времен минувших, Пел вещей происхожденье, Что теперь ни малым детям, Ни героям непонятно…{151}

Тема начала мироздания постоянно повторяется в том или ином контексте на протяжении всего эпоса. От своего противника в поэтическом состязании Вяйнямейнен требует:

«Ты скажи вещей начало, Глубину деяний вечных!»{152}

В поисках искомых знаний Вяйнямейнен приникает в мир смерти, внутрь умершего великана Випунена. Показательно влияние песни о первотворении, исполненной великаном, на окружающую природу:

Пел вещей происхожденье, По порядку все заклятья, Как по божьему веленью, Всемогущему приказу, Сам собой распался воздух, Из него вода явилась, Из воды земля возникла, Из земли пошли растенья. Он пропел, как создан месяц, Зажжено на небе солнце, Как столбы ветров воздвиглись… День за днем поет он песни, Он поет подряд все ночи; И внимает пенью солнце, Прекращает бег свой месяц, Неподвижны в море волны, Стали все валы в заливе, Не текут потоки больше…{153}

При описании Вяйнямейненом полученных им от великана тайных, неведомых остальным людям знаний в «Калевале» вновь возникает знакомая нам тема запредельной мудрости из глубины:

«Ста словам я научился, Тысячу узнал заклятий, Вынес скрытые заклятья И слова из тайной глуби»{154}.

Отождествление знания о первотворении мира с заклятиями не должно нас удивлять. Так, в той же «Калевале» старик лишь тогда заклятием может остановить кровь у Вяйнямейнена, разрубившего себе топором колено, когда узнает историю возникновения железа. Современные исследователи по этому поводу отмечают: «Поскольку сущность вещей в значительной мере отождествлена с их происхождением, то знание происхождения является ключом к использованию вещи и знание о прошлом отождествляется с мудростью»{155}. Мощь воздействия песен Вяйнямейнена как на людей, так и на окружающую природу также впечатляет:

Начал мудрый Вяйнямейнен. Всколыхнулися озера, Горы медные дрожали, Камни твердые трещали, Со скалы скала свалилась, Раздроблялися утесы{156}.

Убив гигантскую щуку, мудрец делает из ее черепа кантеле — первый музыкальный инструмент:

Начал старый Вяйнямейнен Сам скреплять те рыбьи кости, Сам он мастером явился, Кантеле он сам устроил, Вещь на вечную усладу. Короб кантеле откуда? Он из челюсти той щуки. Гвозди кантеле откуда? Из зубов огромной рыбы. Струны кантеле откуда? Из волос коня у Хийси. Создан короб многострунный, Кантеле давно готово, Короб тот из щучьей кости, Кантеле из рыбьих перьев{157}.

Когда во время бури первое кантеле тонет в море на утеху морскому божеству, старец делает новый «музыки родник» из дерева березы. Послушать первую игру Вяйнямейнена на кантеле собираются не только все люди, но и звери, птицы, рыбы, а также божества воды и воздуха. Вторая его игра на новом кантеле приносит такой же эффект:

Заиграл сильнее старец, Струны кантеле ликуют, Скачут горы, рвутся камни, Скалы все загрохотали, Рифы треснули морские, Хрящ на волнах закачался; Сосны с радости плясали, Пни скакали на полянах. И все Калевалы жены Тут работу побросали; Как река, текут на звуки… Девушки все прослезились, Парни стали на колени, Звукам кантеле внимали… Никого там не осталось, Кто б не шел игру послушать, Ту игру с прекрасным звоном, Это кантеле звучанье{158}.