Каждый раз, завидев темную точку, я говорю себе: «Это она!», но в следующее мгновение я вижу, что ошибся, и из груди, затрепетавшей в надежде, вырывается вздох.
Все равно я все жду, надеюсь, что ты жива, что ты любишь меня, и не отчаиваюсь.
Но время идет. Уже два месяца, как Вы уехали. Если я правильно сосчитал, Вы должны были вернуться восемь или десять дней назад.
Боже! Боже! Неужели кардинал, это холодное сердце, откажет?
Но ведь говорят, что он любил, этот человек!
Господи Боже мой, не оставляй нас!
XXIV
О, если бы ты только знал, бедный возлюбленный моего сердца, сколько всего я написала тебе за две недели! Это целый мир мыслей, желаний, надежд, сожалений и воспоминаний.
Если нам суждено когда-нибудь увидеться, — дай-mo Бог, я прошу об этом днем и особенно ночью, я жарко об этом молюсь! — если мы когда-нибудь увидимся, ты прочтешь все это, и только тогда, тогда, клянусь тебе в этом, ты узнаешь всю силу моей любви к тебе!
Если мы не увидимся… О! В этом страхе заключены все муки ада… Что ж, тогда я буду перечитывать эти письма, каждый день прибавляя к ним еще более безнадежный, чем все предыдущие, листок, и умру над последним, написав: «Я люблю тебя!»
Я думала, что исчерпала для тебя все тревоги и все радости сердца. О, я чувствую, что в будущем меня ждут такие бездны радости или боли, в какие я и не заглядывала!
Завтра! Почему на этом слове так задрожала моя рука?
Завтра решается моя судьба, завтра я увижу, сможет ли голубка взлететь. Уже три дня, как она покинула свою корзинку, она расправляет крылья, пробует перелетать по комнате от двери к окну, словно понимает, бедная малютка, как важно для нас двоих, чтобы ее крыло обрело силу.
Завтра! Завтра! Завтра!
Я напишу очень короткую записку, чтобы не обременять бедняжку лишним весом. Я объясню тебе все в нескольких словах.
До завтра, любимый мой! Я проведу ночь в молитвах и даже не буду пытаться заснуть: все равно мне это не удастся.
Господи Боже мой, хотела бы я знать, что делаешь ты! Понимаешь ли ты, как я люблю тебя, как страдаю?
Вот и рассвело, любимый мой; как и думала, я не спала ни минуты и всю ночь молилась.
Надеюсь, что Господь услышит меня и сегодня ты узнаешь, где я, узнаешь, что я свободна и жду тебя.
Голубка охвачена тем же нетерпением, что и я: она стучит в окно клювом и крыльями.
Сейчас я выпущу тебя, бедняжка! Дай Бог твоему крылу достаточно силы, чтобы ты смогла проделать этот путь!
Я прерываю письмо, чтобы написать тебе записку, которую голубка отнесет или — увы! — может быть, лишь попытается отнести тебе.
Если голубка доберется до тебя, любимый мой, прочти это письмо и, не теряя ни секунды, спеши ко мне, как спешила бы я, зная, где тебя найти.
Я свободна, я люблю тебя, и я жду тебя в монастыре, в Монтольё, между Фуа и Тарасконом, на берегу Арьежа.
Позже ты узнаешь, отчего я не пишу подробнее, почему моя записка так коротка и так тонка бумага.
Ты узнаешь все это и о всех наших несчастьях, наших тревогах, наших надеждах, если милая вестница долетит до тебя, потому что, как только она до тебя долетит, ты немедленно — не правда ли? — отправишься в путь.
Я жду тебя, любимый мой, как слепой жаждет увидеть свет, как умирающий стремится к жизни, как умерший ждет воскресения.
Лети, милая голубка, лети!
На нас лежит проклятие!
О мой любимый, что с нами будет? Мне остается только умереть в отчаянии и слезах.
Она больше не может летать: через сто шагов ее крыло обессилело. На пути ее оказалась верхушка тополя; она хотела над ним пролететь, но зацепилась за ветку и стала падать с одной ветки на другую, пока не оказалась на земле.
Протянув руки, с разбитым сердцем, не переставая кричать от боли, я побежала к ней и подобрала ее. Немного отдохнув, она снова попробовала взлететь, но снова упала!
Я упала рядом с ней и, в отчаянии катаясь по земле, стала руками и зубами рвать траву.
Боже! Боже! Что со мной станет! Я была слишком горда своим счастьем, слишком спокойна за него; оно было в моих руках, но рок разжал их, и бесценное сокровище выпало.