— Надо же, котлована не заметить,— говорил он про себя, чувствуя, как у него совсем не от мороза холодеет спина.— Котлована не рассмотреть...
Он ступил на какую-то из дорог и пошел неведомо куда, слишком пораженный, чтобы понимать и думать. Мимо с грохотом и свистом проносились грузовики, как взбесившиеся кони, снежной пылью ему забило глаза и рот. Он закрыл лицо руками. Где-то рядом ударилась бадья, и он отскочил в сторону. Кто-то крикнул, засмеявшись:
— Кишки на трос намотаешь!
— Вира! — кричали кому-то.— Вира!
Молодой рабочий орал, свесившись с блока, девушке-сигнальщице:
— Ты сегодня в кино идешь? Идешь, спрашиваю?
Мимо прошли люди, говоря на ходу: «...В такие морозы сталь работает вполовину нагрузки... Гарантии не хватает».
От всех этих голосов Виктор окончательно пришел в себя. Обошел вокруг управления, прочитал надписи на досках около дверей. Потом увидел столовку, зашел и поел. Сидя за столом с какими-то рабочими, он подумал: «Вот они тут работают. И не падают в обморок от всей этой сутолоки и грохота. И компот едят по три стакана. Нужно проситься в котлован, а там я разберусь. Не такие трудности переживали».
Это у них в солдатской самодеятельности, в конферансе были такие слова. Артисты спрашивают бойцов, понравился ли им концерт, а бойцы отвечают: «Терпим, не такие трудности переживали».
Виктор поел и вышел из столовой. Наступали длинные сумерки, мороз больно жег лицо. Зажглись прожекторы. Но и они едва просвечивали сквозь туман, было тяжело дышать. Виктор еще раз окинул взором котлован, все большое и малое в нем, доступное взгляду. Теперь он слышал непрерывный, исходящий от всего, что тут было, гул, улавливал сложное движение машин и механизмов, двигающихся, казалось, бестолково, суетливо, почти без участия людей.
Уже без паники, без чувства страха он подумал: «Надо же столько наворочать! И кто-то все это понимает, направляет! Сколько же здесь людей работает, сколько рук приложено ко всему этому! Ведь и техника руками управляется...»
Теперь он увидел то, что прежде не смог увидеть, если б даже захотел. Темную тайгу на высоких берегах, черную, почти густую воду Ангары, которая кипела на морозе и подымалась паром, и неожиданные березки, росшие прямо из скалы. Виктор поразился этим березкам почти так же, как совсем недавно поражался фантастическому скопищу металла и бетона. Откуда здесь самые обыкновенные, подмосковные березы, косо растущие из камня, они-то откуда здесь?
Виктор влез в машину, спросил высокого парня:
— До гостиницы доеду?
— Доедешь,— ответил тот.
Виктор не сел, а вытянулся рядом с парнем, чтобы смериться с ним ростом. Выходило, что парень немного выше, но по другую сторону от Виктора стоял малорослый дядька, сварщик, которого все называли «сварной». Дядька был явно ниже Виктора, и он опять подумал: «Ничем я их не хуже. Получу робу и буду такой, как они. Никто не отличит. А бушлатик нужно поберечь, новенький совсем выдал старшина Захаров. Бушлат еще пригодится в жизни».
Было воскресенье. В гостинице от голосов позванивали стекла. Какой-то парень, привязав бечевку к градуснику, опускал его через форточку.
Виктор стоял у окна и смотрел на парня. Как будто себя увидел со стороны. Ехал на стройку и ничего особенного не чувствовал, только возбуждающее действие дороги. Новые станции, новая, особенная чем-то земля.
Потом, за Тайшетом, увидел он из окна поезда грузовик и белое-белое поле. Что за грузовик, зачем в поле один? Стынет, бедолага, черной точкой, конца и края нет полю.
Он смотрел на грузовик, ему стало холодно. Завернулся в одеяло, и все исчезло: поле, черный одинокий грузовик в белом пространстве и чувство одиночества. Да и при чем тут, действительно, грузовик?
Внизу хлопнула дверь.
— Везли-и! — кричит подвыпивший морячок за спиной Виктора. В бушлате, голова перевязана бинтом. — Вез-ли? Златые горы... И реки, полные вина?
Морячок снимает с руки новенькие часы и кричит:
— Вот они, дорогие, нез-за... неза-ржавленные...
— Батюшки, вызовите патруль! — кудахчет сторожиха и смотрит из-за угла.— Батюшки, драка будет...
— Вез-ли?! — кричит морячок, потрясая часами, и у него на глазах выступают слезы.— За службу награждали — во, читай! «Отличнику боевой и по-литической...» А сейчас я кто? Приживальщик на стройке, вот кто я! Подсобник на пятьдесят в месяц... Берри часы!.. Налетай, подешевело!..
— Слава, прекрати сейчас же,— говорит, откуда-то появляясь, маленькая визгливая женщина.— Слава!
— Ты моряку говоришь? — ревет Слава, наклоняя голову.— Ты моряка понять можешь? Ты знаешь молитву мор-ряка? Госпо-ди! Преврати ты море Охотское в водку московскую, утоли ты душу матросскую! Знаешь?