Но тут же он преодолел изумление и заставил свой голос звучать естественно.
— Т-с-с! Только без сцен! Ради бога, не устраивай скандала!
— В чем дело, сударь? — удивленно спросила англичанка.
— Что за уродину ты ведешь под руку? — взорвалась Эстер и теперь уже смело, с вызывающей усмешкой оглядела этот обернутый в гипюр скелет.
Корлати пришел в полное замешательство: успокаивать одновременно двух женщин, отвечать на их вопросы на двух языках! Одна не понимала по-английски, другая — по-венгерски. Впрочем, в устах обеих женщин эти языки напоминали теперь лишь одно — змеиное шипение.
— Это моя землячка, дорогая Эмми. Я должен с ней обменяться двумя словами, — сказал он своей даме.
— Я все тебе объясню, мой ангел, — успокаивал он Эстер. — Где мы можем встретиться ровно через час? Мне нужно проводить эту даму в гостиницу.
— Идемте, сударь, идемте, — высокомерно торопила его мисс или миссис.
— Я не отпущу тебя ни на шаг, раз уж я нашла тебя, — твердила Эстер, воинственно подбоченясь.
— Сейчас иду, дорогая, сейчас иду, — лепетал Корлати англичанке. — Эта девушка из нашей деревни, она рассказывает любопытные новости о моих родственниках. Не будьте же смешной, Эмми. Ну, право же, к чему это беспокойство? И он тут же перешел на венгерский язык:
— Эстике, душа моя, не упрямься! Ведь я искал тебя повсюду, и теперь, когда я напал на тебя, ты можешь снова меня потерять из-за своего безрассудства. Клянусь, что особо важные и притом наши общие интересы заставляют меня проводить сейчас эту даму до ее гостиницы. Следуй за мной поодаль и подожди у входа, пока я не спущусь.
Госпожа Корлати уступила; она была так взволнована, все произошло так неожиданно, что наивное ее сердце теперь растерянно колотилось в груди — и от горечи, и от радости. Да и собственно, что это было для нее: горе? радость?
Медленно, далеко отстав, следовала она за мужем, который тем временем произносил для своей мисс длиннейшие спичи, — та же отвечала длинными, раздраженными сентенциями, пока наконец их обоих не поглотили золоченые ворота гостиницы.
Почти час прождала Эстер Петера, сгорая от нетерпения, дважды за это время решаясь уже ворваться в гостиницу вслед за ним.
— Ну, теперь я твой, — с пафосом произнес Петер, подходя наконец к ней.
— Навсегда! — добавила Эстер.
— С завтрашнего дня —да. А теперь пойдем, душенька, куда-нибудь, где бы можно было немножко поболтать.
— Но куда?
— Хотя бы к тебе на квартиру.
— Я живу в небольшой клетушке на мансарде.
— Все-таки это твое гнездышко.
Боже, что это было за гнездышко! Ее лицо так и вспыхнуло.
Петер взял ее под руку. На людный шумный город только что спустились сумерки. Когда они оказывались на узких улочках, он обнимал ее за плечи и привлекал к себе:
— Скажи, маленькая, как ты сюда попала? Как ты здесь процветаешь, сама цветок среди цветов?
И Эстер все чистосердечно ему рассказала. О том, как постепенно ушли все ее деньги, которые она раздобыла на дорогу в Гамбург, чтобы разыскать Петера. Рассказывая, она плакала и смеялась одновременно. Особенно когда речь зашла о письме старого Яноша. Это письмо было действительно уморительным. Чего стоила одна орфография! («Как я жалею, что не сохранила его для тебя».)
Петер тоже заметно повеселел.
— Представляю эту гусарскую писанину! Но что касается тебя, мой осленочек, то, судя по письму, против тебя на родине возбуждено уголовное дело.
— Конечно, но мне-то что? Теперь ты со мной и защитишь меня. Кроме того, у меня хватило хитрости на то, чтобы изменить свое имя. Я теперь Мари Вильд.
— Один поцелуй за это, Маришка!
— И полпоцелуя не дам, пока не придем домой и ты в моей комнате не признаешься во всех своих прегрешениях. — Затем ласково добавила: — Пока господин Корлати не исповедуется передо мной, что это за женщина, с которой он разгуливает по городу, и почему он с ней разгуливает, и пока я не дам ему отпущение грехов...
Петер захохотал.
— О, ты выдумщица! Дело очень простое. Из Будапешта я уехал в Америку, и поскольку, как тебе известно, я кончал медицинский факультет, то взялся снова за свою профессию. В Америке каждый живет так, как может. Я устроил себе солидную рекламу, и у меня вскоре появились клиенты. Мисс Томпсон — миллионерша, она доверилась мне, и вот я, как врач, обязан сопровождать ее на морские курорты. Мисс Томпсон просто моя пациентка.
— Ха-ха-ха. Ты, значит, лечишь мисс Томпсон?
— Ну конечно, — серьезно заявил Петер.
— И каковы успехи? — едко спросила Эстер. — Как ее драгоценное здоровье?
— Ей стало намного лучше.
— Вот уж этому никогда не поверю! От ее болезни редкая женщина вылечивается.
— От какой болезни? — пробормотал Петер в замешательстве, вызванном бесконечно иронической интонацией Эстер.
— От старости.
— Перестань, не шути. Завтра утром я ее отправлю за океан совершенно здоровой и положу завидный докторский гонорар в свой карман. Его нам как раз хватит, Эстике, чтобы начать новую жизнь.
— Ты не обманываешь меня, Петер? Петер воздел два сложенных пальца к небу.
— Не надо клясться. Мне не нужны твои клятвы! Мне нужно твое сердце. Вот мы уже и дома.
Там, наверху, в маленькой клетушке под крышей, они провели несколько действительно идиллических часов. Ничего-то там не было, кроме одного стула, ну да им ничего и не нужно было.
— Садись ко мне на колени, Эстике!
Эстер нашла огрызок свечи, но не было спичек.
— Не ищи, зачем они, женушка!
— Но ты меня даже не видишь!
— Мне хватит твоих губ. Дай их мне, дай попробовать старого меда. Мед и в темноте сладок... Скажи, моя любушка, никто не собирал его с тех пор?
(Ага! Кто-то сейчас радовался тому, что не зажег свечу.) Планы, мечты, ласки, на нежное слово — нежный поцелуй, затем румянец на щеках, два маленьких розовых колесика... Да, на этих колесиках ой как бешено катится время!
Петеру надо было уходить.
— Когда ты придешь завтра? — вздохнула Эстер.
— В полдень, а может, еще раньше, — упоенный любовью, прошептал Корлати.
— Не заставляй меня ждать, мне это будет мукой. Лучше скажи точно, когда придешь.
— Ровно в полдень я буду здесь.
Эстер проводила его немного по лестнице, затем взбежала к себе в комнату, открыла окно и ждала, пока Петер выйдет на улицу. Тогда она схватила свою корзинку и с высоты высыпала на него все цветы. Так она распрощалась со своим ремеслом.