…В 1877 году умер дедушка Поликарп Сидорович, и его отвезли по Михайловской улице на кладбище, обнесенное красной кирпичной стеной, с узкими, вроде бойниц, окошками. Теперь все хлопоты о хозяйстве, постоялом дворе, огороде, все заботы о подрастающих детях легли на плечи Екатерины Яковлевны. Правда, у нее уже есть помощники: девятнадцатилетний Никола, семнадцатилетняя Саня, красивая, отменного здоровья девушка среднего роста. Да и младшие ребята приучены к физическому труду, не чураются его. Анюта, например, и полы моет, и ходит в сарай за дровами, и затапливает печь, и ставит самовар. Мать поручает ей задать сена лошади, подмести двор, развесить выстиранное белье…
И Анюта, и Сема помогают старшим в огороде полоть, окучивать, поливать грядки, сызмальства они привыкли к земле, рыхлой, развороченной, с попадающимися в ней полусгнившими корнями растений, мелкими камешками, червями, комочками глины, привыкли к ее влажному запаху, этому волнующему духу земли, который как бы выходит, поднимается из ее глубин. Руки в земле, они моют их, но все равно нередко ногти с темной каемкой.
Со смертью деда в семье нисколько не нарушилась царившая в ней чистая нравственная атмосфера. Дочь Николая Голубкина, Вера Николаевна, десятилетия спустя напишет в своих воспоминаниях, рассказывая о жизни этой удивительной семьи уже в начале 900-х годов, но сказанное ею целиком и полностью относится к семейным традициям Голубкиных в последней четверти XIX века: «В доме у нас было два непреложных закона: никогда ни один человек не должен оскорблять другого — это был первый закон. Вторым законом была правда…» И оба эти закона восприняты от Поликарпа Сидоровича и Екатерины Яковлевны.
Мать Анюты, добрейшей души женщина, помогала странникам, нищим, принимала слепцов, которых водили мальчики, кормила их, оставляла ночевать в теплой кухне на первом этаже. Позже в Зарайске почти в легенду войдет, как Голубкины каждый день ставили чугунок с кашей на наружный выступ окна для нищих, для тех, кто голоден…
Екатерина Яковлевна, вся в заботах и хлопотах о постоялом дворе, который они держали много лет, до 1892 года, об огороде, продаже овощей, не могла уделять достаточно времени детям. Они пользовались относительной свободой. Выполнив возложенные на них обязанности, могли играть во дворе, в саду, гулять за Облупом, где луга и поля, где во ржах — синие крапинки васильков… Или ловить в Осетре красноперых окуней. Ходить с соседскими ребятами в лес, который в Зарайске называли городским, там водились ягоды и грибы.
Летом Анюта бродила по окрестностям. Ничего не боялась. В ней рано обнаружилось эдакое мальчишеское бесстрашие. Не пугали ни темнота, ни гром, ни юродивые, ни помешанная старуха, ковылявшая по улице и громко ругавшая какую-то Надю… Она без робости подходила к лошадям и гладила им шею, гриву, не пряталась от злобно лающих крупных кобелей… И незаметно развивалась самостоятельность — в поведении, поступках, суждениях. Совсем не похожа на субтильных, романтически настроенных, восторженных, увлекающихся всякими пустяками гимназисточек. Юное деревце с крепкими ветками, выросшее не в оранжерее, а на свежем воздухе, под открытым небом…
Однажды она сидела дома с книгой, читала «Бежин луг» Тургенева. Рассказ увлек ее красотой и изяществом слова, пластичностью изображения родной, среднерусской, близкой ей природы. Как все просто написано и как прекрасно, правдиво! Зримо вставало, возникало перед ней: ночь, поле, деревенские мальчишки, костер, огонь… Ничего не замечая вокруг себя, переворачивала страницу за страницей… «Я сказал мальчикам, что заблудился, и подсел к ним. Они спросили меня, откуда я, помолчали, посторонились. Мы немного поговорили. Я прилег под обглоданный кустик и стал глядеть кругом. Картина была чудесная: около огней дрожало и как будто замирало, упираясь в темноту, круглое красноватое отражение; пламя, вспыхивая, изредка забрасывало за черту того круга быстрые отблески; тонкий язык света лизнет голые сучья лозняка и разом исчезнет; острые, длинные тени, врываясь на мгновенье, в свою очередь, добегали до самых огоньков: мрак боролся со светом…»
Бывают странные совпадения. Вот и Анюта, прочитав рассказ, вышла под вечер из дома, отправилась в поле, зашла далеко, не заметила, как сгустились сумерки. И вдруг увидела невдалеке на лугу огонь костра, темные детские фигурки вокруг него… Будто по какому-то волшебству рассказ Тургенева ожил, стал самой жизнью, и она вошла в эту жизнь спокойно и тихо, как входят в лес или сад…
Этот эпизод врежется ей в память и, вспоминая об этом через много лет, она скажет: «…Меня поразило «ощущение» огня, которое я вдруг почувствовала».
Первое сильнейшее, как толчок, «ощущение» огня… Огонь, рассекающий тьму безмолвия и одиночества. Борьба мрака со светом. Стихия огня, которая в дальнейшем завладеет ее художественным воображением и найдет отражение в творчестве…
Само расположение дома Голубкиных на окраине города, большой огород, сад, та полугородская, полудеревенская жизнь, какую они вели, — все это делало постоянным соприкосновение, общение с живой природой.
Через много лет Анна Семеновна Голубкина, вспоминая детство, заметит: «Я… выросла на природе. Это сказалось на всей моей жизни и на моих работах. В каждой лужице, в каждой кочке, в каждой веточке я вижу образы. Даже вспаханная темная земля и та давала мне образы».
Земля!.. Комковатая, влажная, вызволяющая из мрака, поднимающая к солнцу робкие ростки, дарующая жизнь и забирающая назад отжившее, ушедшее в небытие, подвергшееся тлению… В земле есть что-то изначальное, вечное. Она — начало всех начал, основа всего сущего.
Анюта думала о том, как эта земля даст первые весенние всходы. Как произойдет это маленькое чудо рождения из лона матери-земли зеленых побегов жизни.
Девочка могла подолгу сидеть на борозде и всматриваться в вывороченные комья. Они, эти комья, имеют объем, и в них смутно угадываются какие-то лица, фигуры. У Анюты богатое воображение. Глядя на какой-нибудь ничем не примечательный кустик, самую обыкновенную кочку, разлапистую ветлу, она нередко видит в них совсем другое — не кустик, не кочку, не ветлу, а какие-то загадочные, полуфантастические, полуреальные существа — старичка гнома, карлика, о которых в сказках говорят — «мал-стар человек», или русалку, или лешего… Она знает много сказок, преданий — из книжек и из уст деда Поликарпа Сидоровича, который в свое время пробудил в ней живой интерес к народным поверьям, сказаниям, легендам. Дедушкины сказки усилили, обострили ее природную впечатлительность.
Как любила она все эти чудесные русские сказки! «Василиса Прекрасная», «Гуси-лебеди», «Марья Моревна», «Кощей Бессмертный», «Беглый солдат и черт», «Жар-птица и Василиса-царевна», «Елена Премудрая», «Царевна сера утица», «Марко Богатый и Василий Бессчастный»… В 1873 году, когда ей было девять лет, вышло второе издание «Народных сказок» А. Н. Афанасьева, а до этого, в разные годы, выпущено много различных сборников сказок, былин и песен.
Внучке бывшего крепостного открылся большой пленительный мир сказочных образов, историй и приключений. Кого здесь только не встретишь, не увидишь! Двое сироток — брат Иванушка и сестрица Аленушка. Царевна Несмеяна. Дева Заря, ненаглядная краса, из золотого царства, что на краю света белого… Мальчик с пальчик, или Мизинчик. Емеля-дурачок с волшебной щукой, выполняющей все его желания. Иван-царевич, поднявший меч-кладенец. Родившаяся из хладного снега, из морозно-мерцающего воздуха Снегурка, или Снежевиночка. Великан, положивший на плечо вырванный с корнем дуб…
И эти хитрые, лукавые, смешные домовые, лешие, водяные… Домовые, норовящие украсть что-нибудь в крестьянских кладовых и амбарах. Лешие, лешаки, обитатели лесных чащоб, — с приходом зимы, когда ударят первые морозы, они проваливаются сквозь оледеневшую, заснеженную землю и, как медведи в берлоге, пребывают там затаенно до весны, а как начнет ярко светить солнышко, таять снег — снова выскакивают наружу… И водяные в омутах, водоворотах — им ничего не стоит переманить к себе рыбу из других рек и озер… А чаровницы — водяные девы, русалки, русалочки, с длинными распущенными косами! Подобно сиренам, своим пением, мелодичными чистыми голосами привлекают, привораживают они путников, добрых молодцев, которые не могут противиться искушению, бросаются к ним в воду и тонут…