Три недели спустя после Февральской революции в ее квартире-мастерской собираются двадцать пять скульпторов. Они решают основать Общество московских скульпторов-художников. На этом первом организационном собрании принимается постановление, в котором говорится:
«1. В настоящий момент, когда русский народ, свергнув иго царизма и гнет полицейского режима, созидает новую жизнь на началах свободного представительства всех организованных групп населения, и русские художники должны сплотиться в тесную семью, чтобы общими усилиями содействовать укреплению завоеванной свободы, а также стремиться к тому, чтобы при создании новой России не пострадали интересы искусства и ему при новом строе было отведено достойное и почетное место.
2. Искусство скульптуры, хотя и более молодое среди других искусств, все же заняло почетное место в нашей общественной жизни. Ее деятельность в области монументального строительства, с одной стороны, близко затрагивает интересы общественные, с другой стороны, отводит ему особое место среди других пластических искусств. Поэтому объединение скульпторов в самостоятельную организацию представляется собранию настоятельно необходимым…»
Она становится членом-учредителем Московского союза скульпторов-художников (так вскоре стало именоваться общество) вместе с С. Т. Коненковым, В. Н. Домогацким, С. Д. Эрьзей, С. М. Волнухиным, Б. Д. Королевым, А. Н. Златовратским, Б. Н. Терновцом, Н. В. Крандиевской, В. И. Мухиной и другими мастерами.
Бурный 1917 год… Решаются исторические судьбы России, будущее мира. Многие охвачены колебаниями, сомнениями, не знают, к кому примкнуть, на чью сторону встать. Голубкина не остается над схваткой. Она занимает вполне определенную, твердую позицию. Февральская революция обрадовала и взволновала прежде всего потому, что привела к крушению самодержавия. Но пролетарскую революцию в октябре принимает как свою, с восторгом. Это ее революция. Не для того ли она участвовала в революционном движении, помогала большевикам, распространяла нелегальную литературу, подвергалась обыскам, прошла через тюрьму и царский суд?
В дни Октябрьского вооруженного восстания в Москве, встретившись со скульптором В. С. Сергеевым, сказала с непоколебимой уверенностью:
— Вот, Сергеев, теперь у власти будут настоящие люди!
Белогвардейцы сложили оружие. Израненная Москва возвращалась к нормальной жизни. Ее неудержимо влекло на улицы, туда, где еще совсем недавно шли кровопролитные бои. На снегу темнеют головешки от костров. Вмятины в стенах домов — следы осколков снарядов. Многолюдно на Скобелевской площади перед зданием, где находится Московский Совет — рабочие, солдаты, женщины в платках. Серьезные озабоченные люди входят в подъезд. Другие выходят, спешат куда-то. Сколько неотложных дел и забот у этих пролетариев, какая огромная ноша ответственности легла на их плечи!
Голубкина хорошо понимает это и, выступив на собрании профессионального союза московских скульпторов, скажет, что не надо предъявлять никаких требований к новой власти, нужно, чтобы она окрепла.
Но ожидая приглашения, поборов свою скромность, привычку не выделяться, ни о чем не просить, приходит в Московский Совет рабочих и солдатских депутатов и говорит, что готова работать, что Совет может на нее рассчитывать… Она всегда испытывала стремление, даже потребность, заниматься общественной деятельностью. Теперь, в первые месяцы после Октябрьской революции, этот интерес к общественным делам пробуждается у нее с новой силой.
Она участвует вместе с другими художниками в работе Комиссии по охране памятников. Приобщается к борьбе с детской беспризорностью. В Москве, как и в других крупных городах, полно беспризорных ребят, сирот, голодных, не имеющих крова. Новая власть принимает меры, но сразу эту проблему не решить, нужно время. Голубкина не может спокойно смотреть на этих худых, истощенных, грязных ребятишек, которые мерзнут на улицах в своей жалкой одежонке, и приводит их к себе в мастерскую, кормит, отдавая последний кусок хлеба, оставляет ночевать.
В 1918 году начинает преподавать во 2-х государственных свободных художественных мастерских, созданных взамен училища живописи, ваяния и зодчества. Впервые получает возможность работать в художественном учебном заведении.
Трудные времена. Москва занесена снегом. Мороз. Пусто в продовольственных лавках и магазинах. Нет дров, угля. В синеватой, медленно рассеивающейся мгле зимнего утра прозвенит где-то одинокий трамвай… Не узнать прежней, веселой и хлебосольной столицы. Идет гражданская война. На разных фронтах решается судьба революции.
Анна Семеновна, издавна привыкшая жить скромно, по-спартански, спокойно и терпеливо переносит трудности и лишения. Ни на что не жалуется.
Утром, встав пораньше, завтракает в холодной квартире — съедает несколько картофелин, посыпав их солью, или кашу из чечевицы, пьет морковный чай. Надев пальто, которое сама сшила, и высокую, тоже самодельную, шапку, обшитую по краям старым мехом, направляется в бывшее училище на Мясницкой. В классе скульптуры, который она ведет, много студентов. Несмотря на войну и разруху, несмотря на голод и холод, все они страстно хотят учиться, работать, овладевать тайнами ремесла.
В мастерской горит, потрескивая, маленькая железная печка — «буржуйка», но согреть большое помещение она, конечно, не может. Студенты не снимают верхнюю одежду, и преподаватель тоже в пальто. Натурщиков нет, где их взять? Да если бы и были, как смогут они позировать обнаженными в этом помещении, где, кажется, и гипсовые скульптуры — античные боги и герои — зябнут? Глина холодная, как снег, пальцы, прикасаясь к ней, мерзнут… Но надо работать. Для этого собрались здесь. Кто в пальто, кто в полушубке, кто в шинели, кто в тужурке. Исхудалые лица. И горящие пытливые глаза… Голубкина дает гему для композиции, и студенты начинают лепить. Позже предложит позировать друг другу. А потом появятся и натурщики.
Она отрывает полоску от газеты, крутит козью ножку, насыпает махорку и закуривает. Эту махорку-самосад присылает и привозит Саня. Привыкла к этому крепкому куреву, которое горло дерет. Да и где теперь достать папиросы?
Во время перерыва ее питомцы, собравшись возле раскаленной «буржуйки», разливают по кружкам кипяток из чайника, пьют без сахара, закусывая принесенной из дома краюхой хлеба из жмыха. И снова за работу…
Она не изменила себе, своим правилам и принципам, система преподавания осталась прежней. Ходит широкими мужскими шагами по мастерской, смотрит, наблюдает, как лепят ученики, почти не делает замечаний, не дает советов. Если работа не нравится, не вдаваясь в разъяснения, просто скажет: «Сломайте». Сколько раз ученики слышали от нее эти лаконичные указания: «А теперь ломайте», «Сломайте и начните снова», «Сломайте, прочувствуйте и снова сделайте»… Они верили ей, знали, что она права. Эти уроки были не только уроками мастерства, но и уроками высокой бескорыстной любви к искусству. В голубкпнской мастерской чистая нравственная атмосфера. Примером собственной жизни и творчества, своим отношением к работе она учила самоотверженно трудиться, стремиться к добру и правде, не изменять своему призванию.
В 1920 году 1-е и 2-е государственные свободные художественные мастерские были преобразованы во Вхутемас, и Голубкина стала преподавать там. Она — профессор скульптуры, получает академический паек.
Во Вхутемасе можно было встретить тогда художников разных направлений — и принадлежавших к шумной когорте «левых», ниспровергателей классического наследия, громогласно призывавших к разрушению старых канонов и созданию нового искусства, и художников, хранивших верность традициям русской реалистической школы. Но были и люди, не примыкавшие ни к одному из этих направлений, анархиствующие элементы, зачастую бездарные личности, старавшиеся выделиться, обратить на себя внимание. Своим безудержным нигилизмом и цинизмом они накаляли и без того сложную обстановку в Высших художественно-технических мастерских.
Голубкина умела отличать подлинное новаторство от мнимого, призванного поразить, ошеломить публику. «Кубисты, футуристы и всякие «исты», — скажет она, — все это ерунда, для заработка…» Разные ребусы и головоломки, преподносимые как новейшие достижения искусства, ее не интересовали.