— Матвей! — прошептал отчаянно, приникнув лицом к воде, и не получил ответа. Кувардин исчез. Где искать, в какую сторону плыть?
— Матвей! Товарищ сержант! — позвал снова. Уже не ощущал стиснувших якорь-цепь пальцев. Отпустил якорь-цепь, нырнул в душную бездну, нащупывая друга руками, и не мог найти. Вынырнул, когда не стало больше сил задерживать дыхание.
И вдруг осознал: «У меня боевое задание, нужно выполнять приказ командира».
Почувствовал горячие слезы на онемевших щеках. Поплыл к талям, подпрыгнул, ухватился за конец троса.
Трос раскачивался, вырывался из рук как живой. Но подтянулся из последних сил. Скользя по канату, задыхаясь, карабкался выше и выше.
Тяжело перевалился через высокий фальшборт. На верхней палубе было ветрено, тихо, темно. Медленно падал уносимый ветром снежок, Неожиданно громко застучали по железным листам коченеющие ноги.
Перед глазами выросла дверь надстройки, тяжелая крашеная задрайка. Нажал задрайку, распахнул дверь, шагнул в холодную темноту тамбура.
И только тогда вспомнил про висящий на ремне, рядом с ножом, фонарик в водонепроницаемом футляре.
Не намокла ли батарейка? Непослушными пальцами отцепил фонарик, нажал кнопку — и белый сноп света упал на крышку люка, ведущего вниз.
С немалым удивлением рассказывал впоследствии боцман, как все же нашел после долгих блужданий правильный путь в недра «Красотки».
Конечно, никогда не нашел бы этого пути, заблудился бы в бесконечных переходах, если бы не поплавал в прежние годы на судах этого класса и проекта. Облазил не один десяток раз в дни боцманской работы такие вот транспорты от клотика до трюма.
Он открывал и закрывал люки и водонепроницаемые двери, спускался все ниже по судовым отсекам. Предположения оправдались — все отсеки «Красотки» безлюдны.
Он пробирался то в темноте, то включая фонарный луч.
Шел вдоль коек жилых помещений, носящих следы поспешного бегства команды, спускался по отвесным скоб-трапам, двигался у покрытых асбестом холодных паропроводов.
И наконец добрался до трюма, услышал под решетчатыми паелами хлюпанье воды, ощутил тяжелый запах нефти.
Он нашел маховики кингстонов, сделал что положено и сразу уловил опытным ухом шелест и журчание хлынувшего в цистерны «Красотки» моря, почувствовал — трюм начинает едва ощутимо уходить из-под ног.
— Выполнен приказ, товарищ сержант! — невольно, почти громко сказал в темноту. Ощутил жжение в распухших глазах и ком в горле. «Эх, Матвей, Матвей, товарищ Кувардин, как бы радовался ты сейчас», — думал, выбираясь наверх, все сильнее чувствуя крен судна под ногами.
Он шагнул на верхнюю палубу — и еле успел выхватить кинжал из свисавших вдоль заледенелого тела ножен.
Гитлеровца, матроса спасательного судна, насторожили, вероятно, следы мокрых ног, которые вели от борта к надстройке. Следы четко чернели на опушившем палубу снежном слое, в свете повисшей над горизонтом луны.
«Вот я, боцман, других драю с песочком, если напачкают на корабле, а сам наследил, как салага, — не раз шутил впоследствии Агеев. — Был я, правда, тогда как бы не в себе, мокрый, обмерзший и в смерть друга еще поверить не мог, Вылез на палубу, как бог Нептун, — вода с меня лила в три ручья, ноги примерзали к металлу, а я и не замечал».
Они столкнулись лицом к лицу — Агеев и гитлеровец, поджидавший его у двери надстройки.
Кого ожидал увидеть враг на покинутом командой корабле?
Почему не поднял тревоги, лишь только заметил следы?
Во всяком случае не мог даже подумать, что на стоящем в десятках миль от берега американском транспорте может оказаться советский разведчик.
Перед немцем возникло в прямоугольнике открывшейся двери почти фантастическое существо: курчавый, худощавый гигант, в мокрой тельняшке, в шерстяных кальсонах, охватывающих длинные ноги, с карманным фонариком в багровой от холода руке.
Боцман увидел изумленные глаза на мальчишеском лице под кокардой со свастикой, вскидываемый толстый ствол пистолета-автомата. И в следующее мгновение метнул во врага нож тем смертоносным, неотразимым приемом, какому так настойчиво обучал его Кувардин.
Матрос рухнул с клинком в горле.
Кинжал помешал ему закричать, но судорожно сжавшиеся пальцы выпустили из автомата длинную очередь, прогремевшую над палубой «Красотки».
Боцман подбежал к заснеженному фальшборту. Услышал сигнал боевой тревоги на спасательном судне, топот многих каблуков по металлу.
Свет прожектора, включенного на мостике спасательного судна, кипящей бело-голубой полосой прошел по надстройкам «Красотки».
На несколько мгновений Агеева ослепил этот застывший на его лице свет. В следующий момент он ласточкой прыгнул с борта — и его охватили ледяные волны Баренцева морд.
Правда, теперь вода показалась не такой смертельнохолодной. Может быть, потому, что еще холодней был обдувавший мокрое тело ветер. Может быть, из-за того, что весь был во власти сильнейшего возбуждения. «Меня удача моя как на крыльях несла», — рассказывал впоследствии Агеев.