Блюма (стоя на самом верху стремянки, протянув руки, с ужасом кричит). Ионя!.. Ионя!..
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
В актовом зале. Все, как всегда. Закрашенные до половины окна. Царский портрет. В глубине — дверь в домовую церковь. На подоконнике — Женя, Маруся, Рая, Зина. Все в платках — холодно. Остальные, стоя на подоконнике, пытаются что-то разглядеть на улице.
Зина (вскрикивает). Видите? Видите?
Женя. Где? Где?
Рая. Вон там, на углу, у кондитерской… Видите?
Женя. «Видите»! «Видите»! А что видеть? Видеть нечего!..
Зина. Мне показалось…
Женя. Вечно тебе кажется!..
Зина (села на подоконник). Давайте лучше уроки учить, что ли…
Женя. Какие уроки? Никто не пришел, ничего не задано.
Рая. А может, еще придет кто-нибудь?
Женя. Половина двенадцатого… Никто не придет.
Зина. Батюшка пришел же!
Рая. Батюшка через дом отсюда живет. А других учителей никого нет.
Зина. И учениц тоже… Из приходящих никто не пришел. Одни мы, пансионерки…
Женя. И что это Нянька, право, какой! Пошел и пропал… Шлепает где-то, старый черт!..
Зина (Жене, строго). Говеешь, а чертыхаешься! Это грех!
Женя (огрызаясь). Ну и пускай грех! Вот возьму и нарочно сто раз подряд скажу: черт, черт, черт, черт!
Зина (заткнула уши). Я не слушаю! Не слушаю! Не слушаю!
Женя вдруг насторожилась, вскочила на подоконник. Остальные кричат: «Что? Что?»
Женя (разочарованно). Ничего… Мне показалось, копыта стучат…
Зина (выглядывает в окно). Пусто на улице. Никого!..
Женя. Вымерли, что ли?
Рая (предостерегающе). Ворона идет!..
Ворона быстро входит, кутаясь в платок.
Ворона. Что, Грищука здесь нет? И не приходил еще? Странно… (Уходит.)
Женя. И Вороне зачем-то Няньку нужно!..
Зина. Еще бы! Он сегодня на всю гимназию один, никто не пришел.
Рая. Да и его зачем-то в полицию вызвали…
Женя. В полицию?
Рая. В полицию.
Маруся (оторвавшись от писанья). А ну вас! Бубните тут, я и написала: «Сел Пугачев на коня, поскакал в полицию».
Женя. А ты брось писать! Ни к чему это твое писанье, ни к чему!
Маруся. Почему так?
Женя. Всю «Капитанскую дочку» печатными буквами переписывать? Да ты сто лет писать будешь!
Маруся. Зато уж если и второй номер Мопсе попадется, ничьего почерка нету, одни печатные буквы… Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю…
Женя. И писал тоже дурак… Сто лет писал, а читать никому не пришлось! (С сердцем стукнула кулаком по книге.) А Няньки все нету! Черт!
Зина. Опять чертыхаешься! Нам сегодня на исповедь идти, про это ты помнишь?
Женя. Ох, я и забыла! Еще и это удовольствие!
Зина (строго). Церковь — это не для удовольствия!
Женя. Верно, Зиночка, это для скуки.
Зина. И все-таки все люди в церковь ходят!
Женя. Мой дедушка не ходил! И меня не водил. (Внезапно обрушивается на Марусю.) Я тебе говорю, Маруська, брось писать! Никому это не нужно — скука!
Маруся. Так ведь надо же второй номер журнала. Обложка готова, а середки нету. И ты же первая выдумала: «Журнал! Журнал! Пушкина писать!»
Женя. Так ведь это когда было!
Зина. Три дня тому назад…
Женя. Тогда «Капитанская дочка», было интересно, а теперь нет.
Маруся. Так про что же нам писать? Про что интересно-то?
Женя (тихо). А вот про что… (Показала на окно.) Про то, что там.
Маруся (после паузы). Да. Я вот тоже все думаю: куда они тогда шли? Зачем?
Женя. Нянька говорит: голодные… хлеба требуют…
Зина (недоверчиво). Ну-у-у-у!.. Хлеб в лавке купить можно!..
Женя. А если у них денег нету?
Маруся. Ну хорошо… Ну голодные, хлеба хотят… Так за что же в них стреляли?