Нянька. Если придет, домой послать, что ли?
Шапиро. Да, да, пожалуйста… Скажите, очень скоренько чтоб шла! (Взялся за ручку двери.)
Женя (подбежала к нему). Господин Шапиро, а как… как ваш сын?.. Его тогда ранили, да?
Шапиро. Да, да… Ранили его…
Женя. А теперь как он?
Шапиро. Мне сейчас сказали в больнице… Мой сын умер, барышня…
Женя. Что вы говорите!
Шапиро. Вот, фуражку вернули… И сестра милосердия там… Она мне сказала: бредил он… И все говорил: «Папа! Не держи меня, папа, — я пойду до товарищей!..» А разве ж… разве я держал его? Я же сам дал ему фуражку: «Иди, мой сын, — тебе виднее»… (Постояв, уходит.)
Нянька. Ну скажи ты!.. Насмерть убили мальчонку… А за что?
Женя. Нянька… А там, в правильном листке, все было написано?
Нянька. Люди говорили: все как есть, вся правда!
Женя. Вот бы достать! Нянечка, а?
Нянька. Да я бы сам, понимаешь, за правду не гривенник бы дал, а больше… А то поют, а я подтянуть не знаю! Убивают людей, а я и не пойму, за дело иль нет…
Женя. А дедушка?.. Он бы знал?..
Нянька. Дедушка? (Убежденно.) Он бы знал!.. Я думаю, Ерошенька, он бы за тех голодных стоял.
Женя. Вот и я так думаю.
В дверях появляется Блюма. У нее очень измученный вид.
Блюма!.. Блюма пришла!.. (Бросилась к ней.)
Нянька. Пришли, барышня?.. Ну, вот и хорошо…
Блюма. Я, Грищук, не барышня… (Обняла Женю.)
Женя. Блюмочка, милая… Брат, да?
Блюма. Да… Он с того дня домой больше не приходил… Я так устала, Женя… Мы с папой два дня бегаем… в полицию, в тюрьму… В больницах были… Папа в покойницкую ходил… Нигде нету! Женя, он отыщется, да?
Женя беспомощно смотрит на Няньку. Нянька тоже растерялся — он не предполагал, что Блюма ничего не знает.
Нянька. Бывает, конечно… Бывает, что и отыщется… (Погладил Блюму по голове.)
Блюма. Я с ним каждый вечер занимаюсь… Что мы в гимназии проходим, то и он… Так он диктовку без одной ошибки пишет! Все задачи сразу решает… Женя, он еще придет, да?
Женя (решившись). Блюма, дорогая… я тебе все скажу…
Блюма (со страхом глядя на нее). Да, да… Я слушаю…
Женя. Тут сейчас папа твой приходил… Из больницы…
Блюма (отгораживаясь руками от несчастья). Не говори, не говори!.. Не надо!..
Входит Мопся со священником; за ними идут девочки.
Мопся. Пожалуйста, батюшка… Мы уже давно ждем.
Священник проходит в церковь.
Вам, Грищук, начальница что приказала? Про окна… забыли? (Увидала Блюму.) А вы зачем здесь? У нас сейчас исповедь… Ступайте домой… А завтра придете за своими бумагами. Вы здесь больше не учитесь… (Обращается к девочкам.) Медам, батюшка уже в церкви. Кто на исповедь, становитесь у двери в церковь. Аверкиева, раздайте свечи…
Блюма пошла к выходу.
Женя (бросилась к ней). Блюма!..
Блюма. Прощай, Женя… Спасибо тебе… И вам, Грищук, спасибо… (Ушла.)
Мопся. Кто первая, медам? Ярошенко, идите!..
Ярошенко (обращаясь к своей соседке). Певцова, я тебя тогда дурой обозвала… Прости, пожалуйста!.. (Перекрестилась.)
Певцова. Бог простит. (Перекрестилась.)
Ярошенко (другой девочке). Фохт, прости меня… (Перекрестилась.)
Фохт. Бог простит. (Перекрестилась.)
Ярошенко ушла в церковь.
Маруся (увидев у Жени за нагрудником уголок розовой бумажки). Это у тебя что?
Женя (устало и озабоченно). Да все то же… про галстуки… (Бросает бумажку на пол.)
Зина. Блюму жалко… Как-то она там, бедная!..
Женя (думает, очевидно, о том же самом). Да…
Маруся (разглядывая брошенную Женей розовую бумажку). Женя!.. (Возбужденно шепчет.) А ведь тут не только про галстуки!.. Ей-богу!
Женя. Что такое?