Хныкина. Да… Красиво как!
Девочки (столпившись вокруг, кричат). Что? Что? Что красиво?
Шеремет (глядя в окно). Полиции сколько!..
Хныкина (так же). И все конные… Красиво как!
Шеремет. Тонька, видишь? Вчерашний блондин… Такой дуся!..
Хныкина. Аля, он сюда смотрит! Ей-богу!
Шеремет. С дамой какой-то здоровается. Я б ее убила! Я ужасно ревнивая, Тоня…
Хныкина. Какие-то солдаты едут…
Шеремет. С нагайками… Это казаки! Ой, красиво! И лошадки какие дусеньки!
Хныкина. Куда же это они? Разве сегодня парад?
Шеремет. Глупости! Какой же парад в будни?
Зина (у двери, предостерегающе). Мопся! Мопся идет!
Входит Мопся. Она маленькая, пожилая, с лицом нездорового, желтого цвета, в самом деле похожа на мопса. В синем платье классной дамы. Зябко кутается в пуховый платок.
Мопся. От окна, медам, от окна! Нечего вам у окон делать…
Девочки отхлынули от окна. Раздался звонок к началу урока. Движение в зале, в котором остаются только четвероклассницы, с зелеными бантами. Ученицы других классов ушли.
Мопся. На урок, медам, на урок. Сейчас придет Лидия Дмитриевна.
Девочки стали по четыре в ряд. Стоят неподвижные, как царь на портрете. Тишина.
Женя (тихо, Марусе и Блюме, которые стоят с нею в одном ряду). Вот бы сейчас хватить: «Га-га-га-га-га!» Или: «Голды-голды-голды!»…
Блюма испуганно покосилась на нее. Маруся давится смехом.
Мопся. Кто это там? (Подошла к Блюме.) Это вы, Шапиро?
Блюма молчит.
Женя. Софья Васильевна, это я…
В зал входит учительница танцев Лидия Дмитриевна. Она молодая, розовощекая, очень счастливая. От этого она кажется нарядной: синее форменное платье не висит на ней плакучей ивой, как на Мопсе, а живет и радуется. За ней идет унылая фигура — таперша Анна Ивановна, которая проходит к роялю. При входе Лидии Дмитриевны все девочки делают реверанс.
Лидия Дмитриевна. Здравствуйте, медам! Анна Ивановна, попрошу приседания… (Напевая, проделывает вместе с девочками экзерсисы.) Раз — и… два — и… три — и…
Женя (тихо, Марусе). Ну, дальше, дальше! «Швабрин сказал Гриневу: «Ваша Маша Миронова…» Ну?
Маруся (тихо). Да, и вот, понимаешь, они только одни двое сидят, и Швабрин говорит: «Ваша Маша Миронова — фу! Она — сережки любит!»…
Женя (замирая от волнения). Ой!.. Ну, а дальше?
Мопся. Тише, медам! Кто там шепчет? Шапиро, опять вы?
Лидия Дмитриевна. Теперь — деми плие темпо дю пье… Раз — и… два — и… три — и…
Маруся. Тут, конечно, Гринев весь побледнел и говорит: «Если вы так, ну, значит, мы с вами будем драться на дуэли!»
В дверях актового зала появляется инспектриса Жозефина Игнатьевна Воронец — Ворона. Она зловещая: так и кажется, что сейчас прокаркает беду, что несчастье притаилось в складках ее траурного платья, в тальмочке, болтающейся на ее тощих плечах, даже в жиденьком бубличке волос, скучающем на макушке ее головы.
Ворона (стоя в дверях, возвещает). Елизавета Александровна!..
И в зал входит начальница Сивова — Сивка. Тяжелая, грузная старуха, будто без шеи и без ног; такое впечатление, словно голова у нее воткнута прямо в туловище, а туловище поставлено прямо на пол. При этом она сама себя видит, очевидно, такою, какою она была сорок лет назад: все ее движения, жесты и выражение лица были бы уместны для очень юной, очень хрупкой и нежной девушки. Она тоже в синем, но блестящем, шелковом, переливчатом платье. На груди — бриллиантовый шифр. При входе Сивки все девочки нырнули в глубокий реверанс.
Сивка (недовольно). Как нехорошо! Нестройно как!
Ворона (мрачно каркает). Ужасно! Ужасно!
Сивка (обращаясь к Вороне). Жозефина Игнатьевна, прошу вас…
Ворона (девочкам). Стоять, как стояли! Буду измерять… (Ходит по рядам, измеряя складным аршином расстояние от юбок до пола.) Звягина — двадцать восемь… Хорошо. Певцова — двадцать восемь. Правильно. Аверкиева… Мусаева… Ярошенко — тридцать два… Елизавета Александровна, у Ярошенко — тридцать два!..