Покорили народы, обитавшие в долинах Кавказа. Хитроумных ромеев, изощренных в науках и искусствах, оттеснили к берегу синего моря, захватив богатую добычу.
Разрозненные, раздробленные саклабы-славяне рухнули, не выдержав сокрушительных ударов. Города их предали огню, жителей взяли в полон, обложили непомерной данью.
Не спасла франков голубая сталь, в которую заковали они себя и своих коней. Красуясь развевающимися над шлемом перьями, вступили они в битву, но не выстояли против кривых сабель и пронзающих латы тяжелых стрел. В поле остались только высохшие кости да груды ржавого железа.
Никто не осмеливался выступить против победителей, сдержать их сокрушительный натиск. Одних растоптали, других поставили на колени, третьих заставили дрожать от страха.
И думали: это навсегда.
Думали так, не зная, что были уже — Вавилон и Египет, Карфаген и Рим…
Думали — и кичились своей мощью.
И далеко было еще время, когда люди услышат и поймут, что народ, поработивший другой народ и угнетающий его, не может и сам быть в истинном смысле этого слова свободным и независимым…[2]
Далеко, за сотнями и сотнями лет, было еще то время.
Знали, правда, и тогда, что нет ничего вечного в мире, все меняется… Все, кроме власти победивших. Все, кроме угрюмого строения, воздвигнутого на крови и рабстве. Но кто мог усомниться в крепости стен, стоявших неколебимо века? Кто бы осмелился подумать, что рухнут они в один день?.. Мудрейшие могли усомниться, прозорливейшие — заметить, что мощные стены уже покрывает паутина трещинок, что фундамент уже дает осадку… Но всех, кто видел это, сосчитать можно было по пальцам одной руки. А голоса многих заглушают голос одиночек…
Ослепленные собственной мощью, полагали, что поставленные на колени уже не разогнутся, не попытаются сбросить со своей шеи ослабевший курук и в отместку затянуть волосяную петлю на горле своих господ. А сами уже грызлись между собой, делили власть и не могли поделить, и подвергали гонениям лучших, а худшие выдвигались, карабкались вверх. Отцы заботились лишь о собственном благополучии, дети забывали о предках…
И вот наступила пора, когда со спины ударили враги. Не чужие, а ближние. Не нашедшие иного неприятеля, кроме своих же братьев.
…Встревожились кипчаки, но не настолько, чтоб утратить веру в свои силы. Не их ли предки — в седьмом колене! — разбили наголову предков тех — в седьмом колене! — кто ныне напал на них?..
Аруахи — духи предков — поддержат!
Обе стороны сошлись на берегу великой реки.
По двадцать пять туменов с каждой стороны.
У защищавшихся все воины были храбры и отважны. «Сердца, обросшие шерстью», — говорят о таких. Во главе нападавших стоял прославленный полководец.
И закипела битва — подобной не видели ни солнце, ни луна со времен сотворения мира. Уши оглохли от бранных кликов, от конского ржанья, от лязга и скрежета железа о железо. Небо заслонила пелена красного пара, поднявшегося над землей, залитой кровью.
Широкая степь казалась воинам тесной. Но чем больше лилось крови, тем просторней становилось вокруг. Туши коней плавали в кровавых лужах, и с ними рядом — трупы бойцов, кто с отрубленной головой, кто с рассеченным лицом. Но на возникшем просторе было куда удобнее сражаться вчерашним сородичам, а сегодня — смертельным врагам. Каждому нашлось дело. Кто бился, чтобы жить, кто — чтобы победить.
В одном лишь месте не машут саблями противники, хотя сошлись лицом к лицу. Воинственные кличи летят один другому навстречу. Два батыра схватились в поединке: Темир-Бука из рода кипчак и Назар-Тагай из рода каучин. Храбрейшие витязи, каждый — гордость своего войска. Начиная с рассвета, когда зазвенели мечи и полетели стрелы, оба успели умертвить множество врагов. Сами же встретились перед полуднем. Тогда были оба на конях — сейчас ногами упираются в землю. Тогда ни одного зрителя не было рядом — сейчас только на них устремлены глаза. Оба стана ободряют своих батыров, подзадоривают, призывают на помощь аруахов… Долго бьются батыры: Темир-Бука — сильнее, Назар-Тагай — изворотливей.
Наконец, когда солнце опустилось в свое гнездо, Назар-Тагай, словно скошенный стебель, мягко рухнул на землю с расколотой надвое головой. Темир-Бука же вскинул к небу иссеченный, продырявленный копьями щит и крикнул: «Родная земля! Тебе принадлежит моя жизнь! — И еще: — Аруах, спасибо тебе! Призови хоть сейчас — я готов!» Но эти слова никто уже не расслышал, ибо все свои силы вложил батыр в сразивший врага последний удар. Из груди его вырвалось только «А-а…» — и хлынула ртом кровь. Перевернулся молодой месяц, ринулся вниз, словно ястреб на добычу, и тысячи трупов вокруг, покрывающих необозримое поле, взмыли, взлетели куда-то вместе со всей землей. Меняя краски, переливаясь то розовым, то лиловым, то голубым, вселенная закружилась перед гаснущим взором и стала стремительно проваливаться в бездонную мглу.
2
Очевидно, Едиге имеет в виду известное высказывание Фридриха Энгельса (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 509).