— В Казахстане или в Якутии, главное — что в нашей стране, — примиряюще произнес Мухамед-Шарип. — Это знает каждый школьник. О чем тут дискуссировать?..
— Ойбай-ау, в животе урчит, а мясо еще не сварилось. Приходится как-то время коротать, — сказал Ануар.
— Вот уж точно: где затесался филолог, там без болтологии не обойтись, — рассмеялся Бердибек. — Меня тоже заразили — битый час доказываю то, что и так всем понятно.
— Они ничего не поняли. — Кенжек огорченно переглянулся с Халелом и Едиге.
— Все, я складываю оружие и больше не спорю, — отрубил Едиге.
— Тем не менее, мы, возможно, не всегда умно и со знанием дела размышляли здесь о волнующих мировых проблемах. — Мухамед-Шарип, сняв очки, не спеша потер переносицу, на которой остался розоватый след от вдавившейся дужки. Затем, покашляв, словно собирался говорить речь с трибуны, продолжил: — И вот о чем я думал, слушая вас, друзья мои. Я думал: как же вырос за недолгое время наш казахский народ! Невежественный в прошлом, имевший до революции всего два процента грамотных…
— Увы, — перебил Едите витиеватую речь Мухамед-Шарипа, — слушая тебя, мне начинает казаться, что наш народ еще не вполне избавился от невежества…
— Насчет двух процентов я не спорю, — сказал Халел. Нос его заострился, лицо, и без того смуглое, потемнело. Но голос был по-прежнему ровен, спокоен. — Может, и не два, а один процент, может — два с половиной, три или десять, не в том суть. Не спорил и не спорю — ни по поводу роста образования, ни по поводу двух процентов. Только скажите, какой процент грамотности до революции был у других народов? Кроме казахов? Об этом вы не думали? Что-то я не читал у Тургенева или Толстого, чтобы крестьяне в Орловской или Курской губерниях были все сплошь высокообразованны… Что же беспрестанно расчесывать свои раны?..
Спор снова разгорелся.
12
— Будет вам, вы уж чересчур схватились, — сказал Халел.
— Ничего, ведь это всего-навсего слова… — успокоил Бердибек.
— И надо же, мясо, как назло, подоспело… Жалость-то какая, — сказал Ануар.
— Этот молодой человек вообще, я вижу, против истории как науки, — вздохнул Мухамед-Шарип.
— История — моя любимая наука, — произнес Едиге. — Я против плохих историков — только и всего.
— Плохим историком ты считаешь, конечно, моего Бердибека, — сказал Ануар.
— Дело не в твоем Бердибеке, — ответил Едиге мрачно.
— И даже не в плохих историках, — усмехнулся Халел.
— Все равно, парень, ты слишком много на себя берешь, — возразил Бердибек. — Мы не хуже твоего разбираемся в своей специальности.
— Какую из своих специальностей он имеет в виду? — съязвил Ануар.
— Ну и змей! — рассмеялся Кенжек.
— Перестань корчить шута! — разозлился Бердибек на Ануара.
— Чувствую, мне пора на кухню. — Ануар бочком двинулся к двери, делая вид, что испугался Бердибека. — Мойте руки и готовьте желудки!
— Мы знаем свой предмет, вы — свой, — уточнил Бердибек сказанное прежде. — Ведь я не говорю, что лучше твоего смыслю в литературе. И ты не спорь, когда дело касается истории.
— Все равно будет спорить, — возвел глаза к потолку Мухамед-Шарип. — По-моему, этот парень сразу и филолог, и философ, и социолог, и историк. Еще немного — и он овладеет ядерной физикой и физической химией.
— Едиге закончил школу с золотой медалью, — сказал Кенжек. — Так что, дорогой, он тоже мог бы стать химиком, и не хуже тебя. Что-то пока мы не слышали о твоих открытиях в химии.
— А ты уже совершил какое-то открытие?
— Все мы что-нибудь откроем, — сказал Бердибек. — И добьемся в науке своего. Только надо при этом рассчитать свои реальные возможности. Каждый сверчок да познает…
— И какие, по-твоему, у тебя возможности? — перебил Едиге.
— Уж не меньше твоих. Мы ведь тоже успели кое-что прочитать…
— И по литературе тоже, — вставил Мухамед-Шарип.
— Речь идет об истории…
— Что касается истории, — оборвал Бердибека Мухамед-Шарип, — что касается истории, то, как выразился наш универсально образованный друг, это — алхимия двадцатого века. Он, как я замечаю, полагает, что все историки — невежды, зато всякий невежда — историк…
— Ну, нет, это уж слишком, — загорелся Бердибек. Его спокойствие как рукой сняло. — Сколько он будет затуманивать наши мозги своими глупостями?.. Уж с твое-то мы знаем! — повернулся он к Едиге. — И побольше твоего!
— Если ты про себя, то — нет, не знаешь, — сказал Едиге.