Едиге возмущают податливость, бесхребетность его товарища по аспирантской комнате, бессребреника, бедняка и неудачника, математика Кенжека, ошеломившего однажды своего соседа таким «радостным» признанием: «Сегодня поставлена последняя точка в докторской диссертации моего руководителя. Теперь наконец я освободился. Теперь-то, дружище Едиге, и я приступлю к сбору материала для кандидатской». На возмущение товарища Кенжек робко возражает: «Никто меня не заставлял. Я мог бы и не согласиться… Но такой хороший, просто замечательный человек… и так упрашивал, хотя ведь старше меня намного… Ну, разве тут откажешь?..» Но Едиге не принимает никаких объяснений, он видит беспринципность любого компромисса в подобной ситуации, и, разумеется, он прав.
Что же касается карьериста и проходимца аспиранта Бердибека, то Едиге просто награждает его — вполне по заслугам — пощечинами, и Бердибек, будучи физически намного сильнее, терпит, сносит их. Едиге объясняет ему, почему он должен терпеть: «Только учти: когда тебя выгонят из аспирантуры, тебе придется уже не два-три года пасти баранов, чтобы вернуться, а все двадцать — тридцать лет». «Нас обоих выгонят», — сказал Бердибек угрюмо. Но пыл его поостыл. «А я этого не боюсь, — сказал Едиге. — И вот еще одно доказательство!..» — Он снова, теперь уже по другой щеке, ударил Бердибека».
Словом, воинствующая честность Едиге вне сомнений. Но вот ведь в чем дело: ничем Жанибеков не в силах помочь Кенжеку, к которому искренне привязан. Осмеянный аспирантом, Бакен совершенно спокойно, никого не опасаясь, присваивает себе научное открытие Едиге. Он знает, что юноша способен на короткую яростную вспышку, но совершенно не подготовлен к сколько-нибудь серьезной борьбе. Разоблачить махинацию Бакена в принципе было вполне возможно. Но Танибергенов не сомневался, что аспирант и не попытается сделать это: он слишком «чист» для разоблачений.
В этой «чистоте» Едиге немало эгоизма, самовлюбленности, снисходительного равнодушия к окружающим. Бердибеку пощечин-то надавал, но фактически сам толкнул к нему Гульшат, влюбленную в Едиге. Да и Едиге горячо любил девушку, а потерял ее нелепо и безвозвратно. История этой недолгой любви написана в романе с щемящим лиризмом, тонко и нежно. Собственно, и не понять, с чего началась размолвка, но трещина все ширится, пока не превращается в пропасть, которую уже не перешагнуть. Но если внешние причины разрыва случайны и почти неуловимы, то внутренняя ясна и четко различима: это та самовлюбленность и гордыня Едиге, которая не дает ему сделать шаг навстречу даже любимому человеку.
В мучительном и медленном становлении Едиге большую роль играют два человека, чей пример — негативный — заставляет его задуматься над тем, действительно ли порядочно его пассивное «благородство» и не выглядит ли смешной его твердая уверенность в своих интеллектуальных силах, неколебимая вера в свою звезду. Первый из них — большой ученый, научный руководитель аспиранта профессор Бекмухамедов. Максимализму Едиге импонируют те горячие тирады, которые обрушивает старый профессор на головы ремесленников и приспособленцев в науке вроде Бакена: «Почему, объясните мне, ученые, исследующие русскую литературу, обычно владеют несколькими языками, отлично знакомы с историей… Вы же… И подобные вам… свистом, так сказать, скалы раскалываете, а сами простейших вещей не знаете!.. И не считаете нужным знать! Если ребенок едва-едва считает на пальцах, но не усвоил четырех арифметических действий, его не переведут из первого класса во второй. Зато наши «высокочтимые» желают стать докторами наук, так и не научившись считать до десяти!..»
Суровые и справедливые слова. Но, выговорившись, профессор подмахивает Бакену нужную тому рекомендацию. А потом — неделю спустя — и ставит доцента в пример Едиге: «Может быть, Бакену не хватает глубины, полета мысли, но науку двигают вперед не болтуны, а рядовые труженики… и вообще, молодой человек, для вас пока самое главное — научиться у того же Бакена, как надо себя держать и как работать, и как, между прочим, разговаривать со старшими…»
Азь-ага — настоящий и крупный ученый, заслуженный человек, но ради душевного уюта он готов закрыть глаза и на нечестность и бездарность своих «учеников», и на то, что его родной сын превратился в паразита и тунеядца… И ничего, кроме растерянности, не вызывает у него и прямое «научное» воровство доцента Танибергенова… И зоркий Едиге не может не видеть что-то общее в своей жизненной позиции с позицией «слепого» профессора Азь-ага.