Выбрать главу
Если я, то по праву ль караю измену? Если я, то храню ли я русскую честь? Коль виновен — то ввергни навеки в геену, Коль невинен — оставь мне державу и месть!
Я пещися о душах рабов непокорных Должен денно и нощно по воле Твоей, Я творю свою волю земную законно… Рассуди меня, Господи, в смуте моей!…
. . . . . . . . . .
Ветер гонит по улицам желтую пену, Ночь осенняя тает в заре, как в крови, Днем казнил царь державный бояр за измену, А теперь царь-игумен молитву творит.

II.

В светлице.

В тот же час, в ту же самую пору, далече, На Москве, в брусяном и просторном дому, Соболиную шубку накинув на плечи, Кто-то песню завел про любовь и тюрьму.
И притихли огни. И сверчки замолчали. И лишь думка одна пристает, как репей… Горше нет на земле соловьиной печали, Нет страшней перезвона железных цепей.
Пожалеть бы его!… Эх, как птицей бы стать ей! Пролететь незаметно, как ночью сова. Жемчуг щедро залил аксамитное платье, И слезами горит кисея рукава.
Проливают цари кровь ведерным ушатом, Им направо — казнить, им налево — казнить, Вы забыли, цари, что живая душа-то, Вам царям невдомек, что любить — значит жить.
Тает мутный рассвет. И сверчки замолчали. И лишь думка одна пристает, как репей. Горше нет на земле соловьиной печали, Нет страшней перезвона железных цепей.
Чу! Подковы стучат в торопливом размахе, Ранний всадник подъехал, сошел у крыльца. Замерла молодая боярыня в страх?, И лицо ее стало белей изразца.
Словно сотни зубов, заскрипели ступени, И стремянный с порога шмелем загудел: — Ох, Олёна Денисовна, стань на колени! Ведь казнен наш боярин вчерась в слободе…
Светел взгляд был в моленной Исусова лика. Ветер слабо шуршал по задворкам листвой. Брусяная изба не услышала крика, Только кто-то к младенцу приник головой.

III.

На дороге.

Ах, горит в небесах васильковая просинь. Как ошпаренный кровью, топорщится лес. Хорошо по дорогам в медяную осень Покачаться, как в лодке, в упругом седле.
Ванька-Ястреб скакал по каленой землице, Волю царскую вез, государеву месть: Погулять на Москве, на великой столице, Шесть боярских дворов должен начисто сместь
Разметать, расшвырять и повыдергать колья, Молодцам сенных девок в награду отдать, А с боярынь опальных снять шубы собольи И студеной порой в белых летниках гнать…
Ванька-Ястреб скакал по каленой землице, И сверкала парчей шапка рысья на нем. И прохожий мужик, и пролетная птица Любовались его аргамаком-конем.
Жалко Ваньке одно: что пустяшное дело, Что придется с бабьем молодцам воевать, Ржали кони в строю. Балалайка звенела. Наровили купцы царских слуг миновать.
Ванька-Ястреб скакал по каленой землице, Не впервые гулять на Москве топору, Веселы и румяны опричников лица: — Эй, попьем же винца на боярском двору!

IV.

Красная смерть.

Ой, не к пиру летят на Неглинку жар-птицы. Там не свадьбу играют, не песни поют. То горят терема, стоном стонут светлицы, То опальных бояр слуги царские жгут.
Красным знаменем машет пожар окаянный, По дворам с топором ходит красный кафтан В красной луже лежит у порога стремянный, Красны руки, обнявшие девичий стан.
Я опричник, Не станичник, Государев я холоп. Не прикажут, Не укажут, Мне ни барин и ни поп.
На меня ли Променяли Честь княжую на Руси! Дозволенья, Аль прощенья У меня теперь проси!
Хошь в угоду Дам свободу, Дам и стены, дам и кров, И одёжу — Крепче кожи: Не сносить стальных оков!