КЛИМОВ: Вы правы, Наташа. Но я хочу сказать вот о чем: искусство, всякое искусство, в том числе и живопись, всегда шло в ногу со своей эпохой. Эпоха же требует своих форм… Другие идеи, другие задачи. Да, наконец, и самый ритм жизни другой. Ну, например, сколько лет писал Суриков свою «Боярыню Морозову»?
НАТАША: Кажется, семь.
КЛИМОВ: Ну, вот. Какой же художник в наше время может себе позволить такую роскошь — писать одну картину семь лет? Вот жизнь и начинает диктовать свои условия и, в так называемом модерном искусстве есть своя закономерность и оправданность, в идее-то; хотя целиком я его не принимаю.
НАТАША: Вы часто посещали выставки в Америке?
КЛИМОВ: Почти ни одной не пропустил. Для меня всё было ново. И картины и люди, посещающие выставки. Помню, на одной из таких выставок, году в сорок седьмом, я познакомился с американским журналистом Юджином Смитом — и вступил с ним в спор, защищая наши, конечно, взгляды на искусство. И зна- ее, что меня тогда уже поразило?
НАТАША: Ну-ка?…
КЛИМОВ: Не взгляды его — они довольно сумбурны, — а его отношение к искусству. Отношение человека, которому никогда не придет в голову мысль о том, что…
НАТАША: Что?…
КЛИМОВ: Искусство можно оградить какими-то рамками… что…
НАТАША: Я вас поняла, и очень хорошо поняла. Вы говорите о свободе.
КЛИМОВ: Вот именно.
НАТАША: Вам понравилась Америка?
КЛИМОВ: Вы уже как-то спрашивали… Там много хорошего.
НАТАША: И много плохого?
КЛИМОВ: Есть и плохое.
НАТАША: Вы бы поехали еще раз? (садится за пианино и тихо наигрывает).
КЛИМОВ: Поехал бы. Но навсегда — нет.
НАТАША: Почему?
КЛИМОВ: Я слишком русский для Америки. И очень люблю мою родину.
НАТАША: Родина! Милая родина! Слово-то какое: Ро-ди-на! Как это хорошо! Но вас могут еще послать?
КЛИМОВ: Конечно, могут. Не в Америку, так в Англию (он стоит за ее спиной, она наигрывает). Только теперь это всё сложнее… Дело в том, что теперь сложнее…
НАТАША (настораживается):: Почему сложнее?
КЛИМОВ: Я люблю теперь родину вдвойне… втройне… вдесятеро, потому что…
НАТАША (перестает играть, тихо): Потому что? (повертывает голову и смотрит снизу вверх на Климова. Он наклоняется и целует ее). Женя… Когда?…
КЛИМОВ: Да в тот день, когда я вошел в этот дом…
НАТАША: И я тогда же… Так всё неожиданно… Я никогда не забуду, как ты сказал, помнишь? «Нет, я ничего не привез»… Это так мне понравилось.
КЛИМОВ: Зато…
НАТАША: Молчи… Пойдем, пойдем!… Алеша идет!
КЛИМОВ: Куда?
НАТАША: Ну, а я откуда знаю? Куда-нибудь… Куда-нибудь. В сад! (уходят в сад).
(Входит Алеша, подходит к телефону, снимает трубку, снова кладет ее).
АЛЕША: Никого и ничего (заглядывает на кухню) Вера!
ГОЛОС ВЕРЫ: Что вам?
АЛЕША: Вера, зайди.
ВЕРА (входит, в руках у нее свежевыстиранная рубаха): Что вам?
АЛЕША: Ох, какая ты сегодня нарядная, красивая!
ВЕРА: Не подлизывайтесь, нечего…
АЛЕША: Вера, где это там… спрятано? Стаканчик.
ВЕРА: Алеша, зачем? Вот я вам рубашку погладила. Переоденьтесь. Что вы в грязной-то ходите?
АЛЕША: Я не просил чистой рубашки.
ВЕРА: Я сама.
АЛЕША: Ну, давай твою рубашку. Впрочем, на чорта она мне!…
ВЕРА: Так я снесу… Вам трудно. Я сама снесу…
АЛЕША (как бы о чем-то догадываясь): Вера… (Она не отвечает).Тебе жаль меня?… Что ж молчишь? Жаль, говорю, что ль?
ВЕРА: Ах не то… совсем не то.
АЛЕША: А что ж?
ВЕРА: Совсем не чо… (закрыв лицо, убегает на кухню).
АЛЕША: Ах, вот какие отношения! Героем прислуг становлюсь! (кричит). Вера! Верка! Рубашку, чорт тебя совсем!… (входит Широков и Александра Сергеевна).
ШИРОКОВ: Ты что шумишь?
АЛЕША: А то, что у нас в доме рубашки свежей не допросишься. Жена где-то шляется… Прислуга распустилась. По неделям белья не меняю…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Да белья сколько хочешь. Где Вера? (уходит на кухню. Радостные, счастливые входят из сада Наташа и Климов).
НАТАША (таинственно, весело): Папа, Алеша, а мы вам что-то скажем…
ШИРОКОВ: Догадываюсь…