Навстречу автобусу тянулись арбы, запряжённые волами, бойко цокали копытцами ишаки, нагружённые мешками и погоняемые мальчишками, бежали легковые автомашины. Я помнил, как асфальтировалась эта дорога, как вдоль неё на обочинах горожане сажали вишнёвые и грушевые деревья и ставили столбики с табличками:
ПУТНИК! ОТДОХНИ,
ПОЖАЛУЙСТА!
ПОДКРЕПИСЬ!
ТЕБЯ УГОЩАЕТ КОЛХОЗ
«КРАСНАЯ ЗВЕЗДА»
Какими большими стали сейчас эти груши и вишни! Вон краснеют среди листвы тёмно-красные ягоды. Выйти бы из автобуса и попробовать. А вот табличек уже нет. Да их и не надо — сейчас все знают, что это — общее.
Впереди встали высокие пирамидальные тополя, мелькнули среди них красные черепичные крыши и белые стены домов, за плетнями тёмной зеленью заклубились яблоневые сады, и автобус остановился около моста через речку.
— Чегем, — сказал водитель.
Пассажиры зашевелились, старик, сидевший у двери, подхватил свой мешок, я помог женщине со спящим мальчиком вынести на остановку эмалированное ведро, завязанное сверху холстиной, и чемодан, за нами вышли ещё несколько человек, и автобус укатил дальше.
— Спасибо, — сказала женщина, поудобнее перехватывая мальчика на руках. — Теперь я сама.
— Я вам донесу, — сказал я. — Идите вперёд, показывайте дорогу.
Она смущённо повторила ещё раз «спасибо», и мы пошли по узенькой улочке вниз, к реке.
В небе стояло свежее, яркое солнце, журчала вода в канавках вдоль улицы, лениво обернулась на наши шаги собака, лежащая у входа в чей-то сад.
У новенького аккуратного плетня женщина остановилась.
— Здесь, — сказала она. Крепче прижала к себе мальчика и крикнула в глубь сада: — Исуф!
Почти сразу же появился мальчик в джинсах и серой школьной рубашке, широко улыбнулся женщине, потом мне, открыл не замеченную мною в плетне калитку, подхватил ведро и чемодан, которые я поставил на землю.
— Может, зайдёте? — спросила женщина.
— Нет, спасибо, — сказал я. — Но может быть, вы знаете, где живёт Лукман Хамдешев?
— Лукман? — женщина наморщила лоб, вспоминая, затем обернулась к мальчику и они быстро заговорили по-кабардински. Мальчик называл имена — Лукман Цукович, Лукман Митович, Лукман Барасбиевич, Исмел Хамдешев, Мита Хамдешев — и растерянно пожимал плечами.
Наконец женщина посмотрела на меня.
— У нас много Хамдешевых, много Лукманов, — сказала она. — Какой вам нужен?
— Это было очень давно, почти пятьдесят лет назад, — сказал я. — Бетал Калмыков объявил шихах и построил Лукману Хамдешеву дом.
— Э! — воскликнул мальчик, и лицо у него оживилось. Он опять обернулся к женщине, сказал ей несколько слов, потом бегом бросился с вещами в калитку и исчез в зелени сада.
— Подождите, пожалуйста, сейчас Исуф вам покажет дом, — сказала женщина и пошла следом за мальчиком.
Через минуту ко мне на улицу выбежал Исуф.
— Идёмте, — сказал он.
Низом, вдоль сонной, неглубокой речки мы вышли к большому саду, в глубине которого розовел добротный дом из туфа, крытый плоской оранжевой черепицей.
Исуф, видимо, хорошо знал ход через сад. Я не отставал от него. Мы пробрались через колючие кусты малины, прошли под старыми яблонями к переднему фасаду дома и увидели старика, сидящего на скамейке.
Мальчик почтительно наклонил голову и сказал старику несколько слов. Потом ещё раз поклонился и растаял в саду.
Старик поднял на меня глаза.
У него было узкое и тонкое, как у всех кабардинцев, лицо, белая борода ровным клинышком, небольшие усы и косматые брови, на которые была надвинута белая папаха. На плечах — потёртая черкеска с пустыми кармашками для газырей. На вид ему было лет восемьдесят, но серые глаза смотрели на меня молодо, внимательно и чуть улыбаясь.
— Я — Лукман Хамдешев, — сказал он. — Будь моим гостем.
Вечером, в уютной комнате за столом, Лукман рассказывал:
— Тот старый дом был турлучный, его построили за три дня. Он простоял двадцать лет. Бетал приехал сюда, сам взял лопату и наметил канавками место дома. Я тогда удивился, что дом будет такой большой. Но Бетал сказал: «Хватит, пожили в мазанках, похожих на собачьи конуры. Советская власть хочет, чтобы все жили в больших и светлых домах».
— Лукман Митович, я знаю, что у вас во дворе состоялось бюро обкома. Что говорил Бетал на этом бюро?
— Да, это было бюро! — сказал Лукман, погладил пальцем усы и улыбнулся. — Такого у нас в Чегеме никогда не видели. Настоящее бюро во дворе, вон там, — он показал за окно. — Приехали большие люди из Нальчика. Приехали председатели из колхозов. Все мужчины Чегема собрались у меня, нищего Лукмана. А я не мог даже стоять. Ноги болели. Я был, как малый ребёнок. Бетал посадил меня на стул. А все стояли. Стояли, когда сидел я — Лукман! И он сам стоял около меня и держался за спинку стула. То, что он сказал, я помню сейчас так хорошо, будто только что услышал его слова. И я всё передал детям, всё до единой буквы. Их пятеро у меня. Такие, как ты, ну, если только немного помоложе… Я сказал детям: «Запомните это на всю жизнь и своим детям скажите так, как я говорю вам. Потому что такие слова — как надпись на камне. Люди умирают, а мудрые слова остаются их детям, их внукам, и детям их внуков, и их детям…»