Мы, бесенята, сразу затихли, когда увидели своего предводителя в таком обличье, подошли к нему робко, и он великодушно разрешил нам потрогать свой костюм.
Дикая шерсть на груди и спине Игоря оказалась вывернутой наизнанку овчинной душегрейкой. Копыта — русскими сапогами, за голенища которых были засунуты полосы лохматой овчины. Но рога на голове были настоящими, коровьими — они росли из белой костяной пластины — куска коровьего черепа. В пластине отец Игоря просверлил по бокам две дырки, вдел в них шнур, и таким образом пластинку можно было прикрепить к голове,
Игорь снял рога и дал примерить. Они оказались такими тяжёлыми, что клонили наши головы вниз.
— Голова закружится — носить такие, — сказал Разов, самый из нас маленький.
— Слабаки! — с презрением сказал Игорь. — Дай сюда.
И он с гордостью водрузил на голову свой страшный шлем,
А на сцене шла суетня.
Ребята передвигали столы, изображавшие торговые ряды на базаре, развешивали на них ткани — куски кумача и серой саржи, взятые из пионерской комнаты, пирамидками раскладывали ярко раскрашенные макеты овощей и фруктов, принесённые из кабинета биологии. Здесь же прохаживался поп — Гришка Афонин. В широкополой шляпе, с белой ватной бородой, в отцовском пальто, доходившем ему до пяток, с картонным крестом, повешенным на грудь на цепочке от ходиков, он выглядел очень солидным и в то же время смешным.
Татьяна Михайловна, увидев нас, вылезших из пионерской комнаты, махнула рукой:
— Брысь! Брысь! Вас ещё не хватало! Сгиньте!
И мы сгинули под сцену до того момента, когда наступит наш черёд.
Нам очень хотелось увидеть начало спектакля, но Татьяна Михайловна строго-настрого запретила высовывать головы из-под пола. Сидя в полутьме, мы слышали топот ног над головами, приглушенные голоса, звук двигаемых стульев в зале, команды пионервожатой.
Наконец всё затихло.
— Занавес! Занавес! — громко зашептала Татьяна Михайловна.
Пионервожатая Люся объявила, что сейчас зрители увидят первую работу драмкружка школы, и начала громко читать первые строчки сказки:
По смеху зрителей мы поняли, что на сцену вышел Гришка Афонин. И тут мы начали спорить, кто первым выскочит на сцену, когда нужно будет бежать наперегонки с зайцем.
На репетициях мы бегали все четверо, по очереди, чтобы никому не было обидно. А сейчас Татьяна Михайловна забыла объявить, кто будет бежать первым на спектакле. Мы начали тихонько выглядывать из-под сцены, но Татьяны Михайловны нигде не было видно. Тогда мы выползли в проход и тут увидели Татьяну Михайловну— она сидела в зале в третьем или четвёртом ряду!
Кричать? Но тогда нас заметят и всё пойдёт кувырком.
Подать ей какой-нибудь знак? Тоже заметят…
Что же это она? Почему ушла в зал? Скоро же наш выход!
Мы снова забрались под сцену и стали спорить.
Я был твёрдо уверен, что побегу именно я. Но оказывается, и Разов точно так же был уверен, что побежит он. В спор вмешался Арик Колесников и сказал, что мы дураки и побежит именно он — и никто другой. Кириллов шлёпнул его по макушке ладонью:
— Цыц! Побегу я.
— Татьяна Михайловна, — сказал я Кириллову, — когда выбирала бесенят, назвала меня первым, а тебя — последним!
— Мало ли что! — сказал Кириллов. — У меня ноги длиннее, чем у вас у всех! Вы — коротышки.
— Это я — коротышка?! — я вскочил и изо всей силы ударился головой о доски пола. Удар был настолько силён, что на целую минуту я выбыл из спора, а когда звон в голове прошёл и боль в надувающейся шишке немного утихла, увидел, что верх в споре взял Орька Кириллов.
— Нечестно, Кирилл! — закричал я так громко, что, наверное, в зале слышно было.
— Тише ты! — зарычал старый Бес и дёрнул меня за хвост.
Что-то треснуло сзади моего костюма, и хвост — мой замечательный хвост, которым я так гордился, на который положил столько труда, — оказался в руках Игоря Мироненко.
Онемев от ужаса, я хлопнул ладонью по задней части костюма и ощутил там большую рваную дыру.
— Ты…что… — задыхаясь, произнёс я, но в этот момент под настил заглянула пионервожатая:
— Старый Бес, на сцену! Быстро!
Мироненко взвился пружиной, лицо вожатой исчезло. А мой хвост с треугольным обрывком чёрного сатина остался на полу.
Глотая слёзы, я подобрал его, попытался приставить на место. Но он, конечно, не приставлялся…
Оглушённый несчастьем, я держал хвост в руке, и на него часто-часто капали мои слёзы.