Она обернулась на стук щеколды.
Острое, худощавое лицо. Чёрные волосы, густо серебрящиеся на висках. Тёмные вразлёт брови. И глаза — большие, внимательные, удивлённые.
— Простите, Татьяна Михайловна Игренева здесь живёт?
Она вытерла руки о передник и шагнула ко мне.
— Внуков! Коленька! А ведь я тебя сразу узнала! Ну, здравствуй!
Я прижался лицом к её плечу, и на минуту для меня перестало существовать всё.
…И вовсе не на ворону, а на цыганку была похожа она…
Потом мы сидели за круглым столом, посередине которого стояла ТА ваза с цветами. Только тетрадок на столе не было.
— Уже второй год на пенсии, — говорила Татьяна Михайловна. — А по утрам всё равно в половине седьмого просыпаюсь. Всё кажется — в школу надо. Теперь — домашняя хозяйка. Никак не привыкну…
На полках этажерок потускневшим золотом корешков светились ТЕ книги. Дореволюционный Чехов, шеститомник Пушкина издания Брокгауза и Ефрона, Писемский, Мельников-Печерский, Леонид Андреев…
— Татьяна Михайловна, а помните, как мы первый день пришли в школу? Я подрался с Кирилловым, и вы поставили нас в задний ряд.
— Как давно это было… — задумчиво произнесла она. — А ведь ты для меня и сейчас такой же. Надолго в город? Всего на пять дней? И билет на завтрашний вечер? Что же ты сразу не пришёл ко мне? Подожди. Я сейчас сварю кофе.
Она вышла, и я снова оглядел всё вокруг.
Ковёр на стене над диваном. Пёстрые плетёные дорожки на полу. В одном углу — крохотная тумбочка с зеркалом на ней. На тумбочку наброшена вязаная коричневая салфетка. Два фигурных флакона с духами. Никаких украшений. ТА же тишина…
Пятьдесят лет! Как будто бы их никогда и не было. Пятьдесят… Целая моя жизнь и ещё жизни многих… А иных уже и на свете нет…
Милая Татьяна Михайловна! В этих двух комнатках она сохранила кусочек того нашего мира, который исчез, казалось, навсегда. За тысячей разных дел, за суматохой жизни мы подчас забываем его.
Да было ли всё это на самом деле? Или нам привиделось, что дни тогда были длиннее. Что мы всё успевали. Что ломоть чёрного хлеба и огурец, сорванный с грядки, вполне могли заменить обед, а пробежать босиком по тёплому асфальту главной улицы после школы было не нарушением приличия, а величайшим наслаждением?
Некоторые покидают тот мир без сожаления. Это холодные, жёсткие люди. Мне они всегда казались людьми без родины.
— Ну вот и готово.
Татьяна Михайловна поставила на стол поднос с кофейником, двумя чашками и открытой коробкой шоколадных конфет. Я даже не услышал, как она вошла в комнату.
— Ты о чём задумался?
— Татьяна Михайловна! — Я поднялся со стула. — Можно вас обнять ещё раз?
— Что это за сантименты? — улыбнулась она. — Ну что ж, если, очень уж хочется…
Какие сухонькие и узкие у неё плечи! И кожа щеки, к которой я прикоснулся губами, похожа на пергамент.
— Спасибо, что у вас всё так, как тогда.
Она откинулась назад и посмотрела мне прямо в глаза. Серьёзно и строго.
— Я поняла тебя. Я сама не могу по-другому. И Михаил Павлович тоже. Когда меня наградили орденом Ленина… да, да, ведь я орденоносец, заслуженная… когда меня наградили, горком предложил нам трёхкомнатную квартиру на улцце Ленина. Мы пошли, посмотрели и — отказались. Ну зачем нам, старикам, шестьдесят жилых метров? И ещё такое движение под окнами? И бельё на дворе не повесишь… Старое гнездо всегда теплее…
Она разлила кофе по чашкам и села.
— Рассказывай о себе. Что пишешь сейчас? Я ведь читаю все твои книги. Вернее, те, которые удаётся у нас купить. Как хорошо, что ты пишешь для ребят! Ты сохранил в себе детство.
— Я только что думал об этом. Перед тем как вы вошли в комнату. Как вы смогли угадать?
Она улыбнулась.
— Разве трудно? Я же всех вас знала вот с таких лет… — она показала ладонью чуть ниже стула. — Плохой бы я была учительницей, если бы не чувствовала, кто чем дышит. И я знаю, что ты приехал сюда не просто так. Правильно?
— Да. Мне очень хотелось встретиться с Беталом Калмыковым. Мне нужно это сейчас.
— И тебе это удалось?
— Удалось. Я разговаривал с ним позавчера. Я даже обедал у него с Витей Денисовым, Вовой Никоиовым и его сыном Борькой.
— Как тебе удалось это?
Я достал из кармана голубое стекло.
— Вот. В детстве мне никогда не удавалось найти такое.
Она осторожно, двумя пальцами, взяла осколок и подняла к глазам, но сразу же опустила.