— Бетал, — задыхаясь, сказал он. — Не казни меня так… Лучше расстреляй сразу… здесь, на дороге…
Больше до города они не произнесли ни слова.
В тюрьме, сдавая дежурному арестованного, Калмыков сказал:
— Накормите его хорошо. Он три дня не ел. Я сам проверю.
Через месяц Тугана Мирзоева судили и приговорили к расстрелу.
Бетал любил после работы в обкоме прогуляться по Карашаевскому бульвару. Он ходил всегда один, заложив руки за спину, слегка припадая на левую раненую ногу, и все; встречные здоровались с ним, и он здоровался с ними со всеми. В эти вечерние часы он никогда не разговаривал о делах. И если кто-нибудь пытался обратиться к нему с личной просьбой, он отрицательно качал головой и говорил тихим, мягким голосом:
— Приходи завтра к десяти в обком. Здесь я ничего не умею.
Иногда он прогуливался по бульвару и в обеденный перерыв.
Наверное, так было и сейчас.
Я любил Калмыкова той романтической ребячьей любовью, которая из всего делает сказку, добрую и героическую. И всегда мне казалось, что в те славные боевые времена, когда он носил на боку маузер в деревянной колодке и саблю с золотой поцарапанной рукояткой, он был близко знаком с Чапаевым, Котовским, Камо и Олеко Дундичем. В моем понятии все герои должны быть знакомы друг с другом. Даже через века.
И я не знал тогда, что Калмыков окажет такое сильное влияние на всю мою жизнь.
Я забежал вперёд по Карашаевской и пошёл навстречу Беталу.
Он шагал, опустив голову, наверное, думал о чём-то важном. Серые парусиновые сапоги мягко касались тротуара. Большой палец правой руки был засунут за широкий ремень бежевой коверкотовой гимнастёрки. Левой рукой он время от времени поглаживал подбородок или трогал маленькие — щеточкой. — усы на верхней губе. Коричневая папаха закрывала его лоб до самых бровей. Грустное было почему-то у него лицо.
Я поравнялся с ним, задержал шаг и неожиданно тонким голосом сказал:
— Здравствуйте, Бетал Эдыко-вич!
Он остановился и поднял голову. Потом, видимо узнав меня, улыбнулся: '
— Здравствуй, джигит. Ты откуда, из школы?
— Я болен, — сказал я. — В школу пойду только четвёртого.
Он опустил короткую сильную руку мне на плечо:
— Поправляйся. Болеть — это плохо.
— Поправлюсь. Спасибо, Бетал Эдыкович!
— Иди. Учись хорошо.
Он слегка похлопал меня по плечу ладонью и ещё раз улыбнулся. И я побежал по бульвару дальше.
Я не чувствовал своего тела. Было прекрасное ощущение полёта, свежести мира, молодости и силы. И радости, что Бетал помнит меня и только что разговаривал со мною.
День горел над городом в полную свою силу.
Возвращались с базара покупатели, нагружённые бронзовыми связками лука, восковыми початками кукурузы, банками со сметаной, круглыми лепёшками масла.
Мне очень не хотелось идти домой, да меня там и не ждал никто — и тетушка, и дядя Миша были ещё на работе. А я всегда любил просто так, один, бродить по городу.
Я любил его неровно вымощенные камнем улицы. Старые одноэтажные дома под черепичными крышами, позеленевшими от времени. Ограды вокруг садов, сложенные из дикого камня и побеленные снаружи. Зелёные ворота в оградах, всег-
да закрытые, с тяжёлыми коваными кольцами на створках. Покосившиеся крылечки с навесами. Квадратные дворы, куда выходили веранды, между столбиками которых всегда сушилось бельё.
Вечерами на этих верандах собирались старухи, сидели на стульях и на скамеечках и вели нескончаемые неторопливые разговоры о своих детях и внуках. Старухи всегда ругали нас, мальчишек, за шумные игры во дворах, иногда выгоняли нас на улицу, и тогда мы шли в парк или на речку, или в сквер у начала Кабардинской улицы.
Нет, не пойду домбй.
Я снова побежал к школе.
От Почтовой по бульвару шагали ребята. Я сразу узнал своих.
Высокий — Витька Денисов. Рядом с ним — пониже — Володька Калмыков. И самый маленький в нашем классе Арик Колесников.
— Внук! — крикнул Витя Денисов, размахивая портфелем. — Ты чего на уроках не был?
— Я болею. В школу только четвёртого.
— Ай, хорошо! — пискнул Колесников. — Четыре дня лишних.
Они окружили меня, похлопывали по спине, подталкивали плечами.
Мне было хорошо с ними. Не забыли за лето. Помнят. И я им нужен.
— Что было сегодня? Что задавали?
— Ничего не задавали. Татьяна читала нам книжку. Интересную. Про шпионов, — сказал Арик.
— И вовсе не книжку, а газету «Колхозные ребята». Там такой рассказ в нескольких номерах. Про мальчишку и про слепого корзинщика, который оказался германским шпионом, — сказал Витя Денисов.