— Суров? — Холт стиснул зубы. — Она жаждала только одного: расстроить тебя и обидеть Мариссу.
— Вы хотите, чтобы я ушла? — быстро спросила Марисса, посмотрев сначала на Катерин, потом на Холта.
— Зачем вам уходить? — удивился Холт. — Ужин еще не закончился.
— Останьтесь, дорогая, — попросила Катерин, слегка похлопав Мариссу по руке. — Я надеюсь, мы не станем звать Лоис?
— Не вижу смысла, — кратко ответил Холт. — К утру она образумится. Она расстроила тебя, бабушка?
— Не очень, дорогой, но я хочу взять передышку. Думаю, Лоис, в самом деле, лучше уехать в Сидней.
— Разве я не предложил то же самое? — Холт поднялся на ноги. — Пойдем, родная, я помогу тебе.
Марисса и представить себе не могла, что Холт может быть таким нежным.
— Благодарю вас, дорогая. — Катерин посмотрела в глаза Мариссы. — Постарайтесь простить Лоис. Мне неприятно это говорить, но ваше присутствие заставило ее показать свое истинное лицо. Хотя она, действительно, пыталась поладить с Джорджи.
— Давайте больше не будем о ней, — нетерпеливо заметил Холт. — Мне отнести тебя наверх, бабушка?
— Твой дедушка носил меня на руках.
Катерин подмигнула Холту.
— Я тоже смогу!
Холт подхватил Катерин на руки и, попросив Мариссу задержаться, начал пониматься по лестнице.
Спустя мгновение в обеденный зал из кухни вошла Олли, которая, скорее всего, слышала весь разговор.
— Что здесь произошло? — спросила она шепотом.
Марисса глубоко вздохнула.
— Холт предложил отвезти Лоис в Сидней.
— Держу пари, ей это не понравилось.
— Еще бы!
— Надеюсь, миссис Макмастер не слишком расстроилась? — Олли сунула руки в карманы передника. — Она с большим трудом вышла к ужину, желая быть рядом с вами, дорогая.
Марисса почувствовала себя лучше от этих слов.
— Мне она тоже нравится, — воскликнула девушка. — Жаль, что у меня нет такой бабушки!
— А где ваши бабушки? — спросила Олли, зная, что у Мариссы были трудные детство и юность.
— Моя бабушка по материнской линии после гибели мамы сильно изменилась. Она очень переживала, потеряв дочь. Сейчас ее уже нет в живых. Бабушка по отцу вела, слишком, активный образ жизни, поэтому ей было не до меня. Брат моего отца, дядя Брайан, и его жена Элиссон приютили меня на время. Поступив в университет, я переехала в общежитие.
— Дядя Брайан и тетя Элиссон плохо относились к вам?
Марисса посмотрела в добрые, проницательные глаза Олли.
— Дядя Брайан хорошо ко мне относился, а тетя Элиссон… она пыталась быть благосклонной.
— А ваш отец? — поспешно спросила Олли.
К горлу Мариссы подступили слезы.
— Извините, Олли, я еще не готова об этом говорить. Слишком много грустных воспоминаний…
— Я понимаю, дорогая. — Олли уже начала ругать себя за бестактность. Посмотрев на тарелку Мариссы, она щелкнула языком. — Ваша еда уже остыла. Хотите, я принесу вам что-нибудь другое?
— Нет, не нужно. Вы прекрасно готовите, Олли. Возможно, когда у вас будет время, вы поделитесь со мной опытом? Меня никто не учил готовить. Тетя Элли разрешала мне только убирать в кухне и мыть посуду, ибо сама ненавидела эти занятия. Кстати, Люси была такой же.
Олли присела на стул и наклонилась к Мариссе.
— А кто такая Люси?
— Моя кузина, она на два года старше меня.
— Разве вы не ладили?
— Мы сразу же не сошлись характерами, — сказала Марисса. — Наверное, в этом только моя вина. В то время я очень переживала из-за смерти матери и постоянно плакала.
— В вашем поведении не было ничего необычного, дорогая, — мягко произнесла Олли. Марисса опустила голову.
— Я не вела себя подобно Джорджи, желая скрыть боль в душе. Я не кричала, не ругалась, не дралась с Люси, но моя тетя, часто, называла меня эгоистичным, неблагодарным ребенком.
— Похоже, ваша тетя, просто, невыносима! — с негодованием сказала Олли.
Марисса рассмеялась.
— Вы правы. Именно из-за нее Люси не хотела общаться со мной. Теперь я думаю, что мы обе от этого страдали. Однако, хватит о них! Что-то я сегодня разоткровенничалась!
— Иногда нужно выговориться, дорогая, не держите все в себе.
Олли поднялась на ноги.
— Я привыкла молчать о своих чувствах, Олли.
Холт какое-то время стоял за дверью и подслушивал разговор Мариссы и Олли. С каждым днем ему все труднее становилось относиться к Мариссе, исключительно, как к гувернантке. Девушка практически стала членом семьи. Холт подумал, что следует попросить Мариссу называть его по имени. Ему не нравилось, когда она обращалась к нему официально.