– Разве что еще одно… – говорит Арлен голосом, тонким и острым, как игла, которой вводят яд. – Думаю, вам следует задуматься о том, на сколько все это тяжело для Шерри. – Арлен в упор смотрит на Свенсона. Он закрывает лицо руками, но вообще-то хочет заткнуть уши, бормотать какую-нибудь белиберду – лишь бы не слышать ее голос. – Шерри – сильная женщина. Очень сильная.
Свенсон чувствует себя рогоносцем. Шерри оставила его ради Арлен! И теперь Арлен, а не Свенсон имеет право говорить о Шерри в присутствии этих посторонних людей. Ему хочется подойти к Анджеле, схватить ее за шкирку – посмотри, что ты наделала! Но он знает, что не она тут главный персонаж: это он все сделал своими руками. Ради него и устроили судилище. Если он сейчас запрокинет голову и завоет в голос, они хоть тогда заткнутся?
– Благодарим вас, Арлен, – говорит Лорен.
– Не за что, – отвечает Арлен.
Она смотрит на Билла, словно ждет, что он проводит ее, поможет уйти, как помог прийти. Но с Арлен все в порядке – это крепкая медсестра лет под шестьдесят, которой только что хватило сил забить здоровенный гвоздь в крышку гроба Свенсона. Она и сама отсюда выберется, встанет и уйдет. Когда Арлен проходит мимо Анджелы и ее родителей, Свенсон приподнимается и смотрит на них: интересно, как папа с мамой восприняли известие о суицидальных наклонностях дочери. Похоже, никак. Они сосредоточены на своей миссии. Они здесь, чтобы поддержать дочь, чтобы удостовериться в том, что правосудие свершится.
Комиссия смотрит на Анджелу – точнее, на Анджелу и ее родителей. Никто ничему не удивляется. Все было срежиссировано заранее.
Лорен говорит:
– Анджела, вы готовы? У вас есть силы отвечать на вопросы комиссии?
Анджела, вы готовы? Других свидетелей об этом не спрашивали. Ими вертели так и сяк – как было удобнее комиссии. Но начала все Анджела, она этого хотела. Анджела была готова с самого начала. Она стояла у истоков.
Анджела встает и выходит к столу. И Свенсон видит панковские булавки, торчащие из-под обличья примерной студентки. Он ждет, что она сейчас споткнется или стукнется об угол стола, но она – как дебютантка на балу – грациозно опускается на стул. Да нет же, даже при этой маскировке ее жесты будут теми же, ее манера держаться выдаст ее истинную натуру. Актеры все время так делают. А Анджела – девушка разносторонне одаренная.
Комиссия словно отступает в сторонку, вверяет Анджелу Лорен: только она способна общаться с таким хрупким созданием.
– Анджела, – говорит Лорен, – прежде всего мы хотим сказать, что все, кто тут присутствует, понимают, как трудно было вам решиться на это. Спасибо вам за смелость, которую вы проявили. И еще я хочу сказать, что все мы прослушали запись вашего… разговора с профессором Свенсоном. И пришли к единодушному выводу: нет никакой необходимости прослушивать ее здесь еще раз. Мисс Уолин, – кивает она на секретаршу Бентама, – переписала разговор на бумагу, для протокола.
Так значит, их не заставят прослушивать запись публично! У Свенсона от радости голова идет кругом. Ему больше не придется слушать эту гадость, эту низкопробную подделку, эту ложь, из которой следует, что он уговорил Анджелу вступить с ним в интимные отношения, пообещав за это показать ее книгу Лену. Анджела сидит, сложив руки на коленях, – похоже, ей не хватает колец, которые она с удовольствием покрутила бы на пальцах. Утром, одеваясь, она упустила это из виду. На лице ее выражение крайнего раздражения и скуки, так знакомое ему по первым семинарским занятиям, но теперь у нее пронзительный взгляд мученицы, благочестивый и скорбный, и зажгло его пламя священной войны, которую она ведет с мужской тиранией и сексуальными домогательствами.
– Ну что ж, Анджела, – говорит Лорен. – Может быть, вы для начала расскажете нам, как познакомились с профессором Свенсоном?
Анджела презрительно выпячивает нижнюю губку. Они что, идиоты?
– Я занимаюсь в его группе. Вернее, занималась.
– Сколько в ней человек? – спрашивает Карл. Хочет проверить, какая у профессора нагрузка.
– Восемь, – отвечает Анджела. – Со мной – девять.
Амелия и Билл кидают на Свенсона оскорбленные взгляды. Да, нагрузка минимальная.
– У вас с профессором Свенсоном возникли… некие отношения.
– Да, это было как-то странно, – говорит Анджела. – Он все время вызывал меня на консультации. Это всех удивляло – больше ни с кем он таких консультаций не проводил. Студентам отлично известно, что в своем кабинете он… типа… почти не показывается.
Лорен держит паузу – чтобы информация усвоилась. Свенсон не только растлитель малолетних, он еще и нерадивый преподаватель.
– А что вы обсуждали на этих «консультациях»?
– Ну, мою работу. Если это можно назвать обсуждением. Он, вообще-то, не вносил никаких поправок. Говорил только, что у меня хорошо получается и что нужно продолжать в том же духе.
Слушание можно заканчивать прямо сейчас. Всякому уважающему себя преподавателю понятно: профессору не так уж и нравилась эта работа, он просто хотел встречаться с этой студенткой за пределами класса.
– А теперь, Анджела, расскажите своими словами, как развивались ваши отношения.
Если Лорен еще раз произнесет слово «отношения», Свенсон ее придушит. От-но-ше-ния. Его раздражает пришепетывание на третьем слоге.
И тут из-под одежек новой Анджелы проглядывает старая Анджела. Она начинает вертеться, но сколько бы ни крутилась, с пути она не сойдет. Он может скакать козлом перед ее носом, она на него и не взглянет. Он чувствует, что, если она хоть разок на него посмотрит, что-то изменится. Она прекратит этот спектакль, снимет свои обвинения. Он рассуждает как охотник. Вот кем он стал? Охотником? Только охота не увлекла его настолько, чтобы он забыл о себе окончательно, – его приводит в ужас мысль о том, что всем этим людям известно про его отношения с этой странной вертлявой девчонкой.
– У меня было такое ощущение, что он… ну… вроде как… заинтересован.
– Заинтересован? – повторяет Лорен. – Заинтересован в этих отношениях?
Анджела говорит:
– Понимаете, я замечала, как он смотрит на меня во время семинара.
Конечно, он смотрел на нее – во всяком случае, в ее сторону: она так агрессивно молчала, стучала своими шипами – кстати, куда они подевались? – по столу, когда другие студенты изливали души и раскрывали сердца. Свенсон надеется, что комиссия примет все это к сведению. Отныне они хорошенько подумают, прежде чем взглянуть на студента. Как, интересно, можно было не смотреть на Анджелу, наряд которой был подобран специально, чтобы вынуждать вас на нее смотреть, чувствуя при этом, что ваш взгляд нарушает ее право невидимкой скользить по миру.