И когда над знойно спящим Нилом
Полосы жемчужные легли,
Сириус, – сияющий могилам.
Что-то стал шептать цветам земли.
Ты ко мне не придешь еще раз
Опьяненная страстью царица,
Чтоб изведать безумный экстаз,
Золотыми словами упиться.
Две косы ты овила вкруг лба
И поправила гордо корону,
И забыла безумца раба,
Улыбнувшись рабу фараону.
И закованный цепью с тех пор
Я, как пес, ожидаю несмело,
Чтоб смотреть, забывая позор,
На твое обнаженное тело.
Это тело я грубо ласкал,
Гнал с лица золотистые тени,
Волоса упоенно лобзал,
И лобзал упоенно колени.
В саркофаге таинственном из базальта лилового
Гордый взор не мерцал!
Затаил глубину мечты неизведанно нового
Побледневший овал.
Ты царица-цариц любви! Ты искала забвения
В алых вспышках зарниц,
В голубой высоте небес, в темной бездне падения,
И в мечте без границ.
Ты забвенье найдешь теперь, – в голубой усыпальнице,
В волосах твоих – лавр,
И осветит лицо твое, – ненашедшей искальницы,
Звездоликий Центавр.
Berecuse
Я сегодня другой! Я сегодня влюбленный трувер,
Я сегодня забуду печаль ненашедших исканий,
И тебе расскажу про любовь кружевных Кавальер,
И про белую птицу в далеком, чужом океане.
Я тебе расскажу (ты забудь наши хмурые дни?!),
Про далекие страны, где жрицами черные девы…
И с улыбкой вздохнув ты доверчиво, нежно усни, –
Я твой верный трувер. Я с тобой. Я у ног королевы.
Будет сниться тебе о другой золотистой весне,
И о стройных растеньях тропически яркого сада.
И я буду следить, – ты опять улыбнешься во сне,
И улыбка твоя будет мне дорогая награда.
Ноэли
Как все бледны и строги кружевные маркизы?
Но бледней всех и строже Орлеанская Дама.
Черный гроб покрывает как огонь Орифламма,
А у гроба знамена голубые Ислама.
От свечей золотятся расписные карнизы,
На иконах так странно загораются ризы,
И колеблются тени в темных впадинах храма.
Как все бледны и строги кружевные маркизы?
Но бледней всех и строже Орлеанская Дама.
Маленькая поэма
В лиловом сумраке сиреневых аллей
Звучал оркестр, – куда то звали скрипки,
И на сирень, меж палевых ветвей,
Луна струила бледные улыбки.
Маркиза чистила кокетливо гранат…
«Как хороша прелюдия маэстро?»
«Но я люблю ваш бирюзовый взгляд!» –
Сказал маркиз, не слушая оркестра.
Амуры сонные смеялись вдалеке,
На пьедестале у лазурной урны,
А соловей в сиренях на реке
Запел свои любовные ноктюрны.
В гостинной
(Сонет)
В полумраке задумчивом золотистой гостинной
Статуетки на столиках затаили угрозы, –
Вы смеялись изысканно и, с улыбкой невинной,
Обрывали кокетливо лепестки туберозы.
И в руке детски маленькой, с кистью тонкой и длинной,
Лепестки розоватые мне струили наркозы!
И на мех леопардовый их, с небрежностью чинной,
Вы бросали насмешливо, не нарушивши позы.
И казалось, – касаяся рук в тяжелых браслетах,
Лепестки розоватые, побледнев, умирали…
И в очах ваших бархатных, в лиловатых отсветах,
Я блуждал очарованный, – в голубом фимиаме.
И казалось, – сказали вы, так жестоко сказали:
Как смеюсь я, – смотрите-ка, – над живыми цветами?!»
«В твоих очах цветет волшебный сад!..»
В твоих очах цветет волшебный сад!
И в том саду, я вижу, ты – другая,
Свершаешь снов магический обряд
Пред алтарем несбыточного рая.
В венке из роз и снежных хризантем
Проходишь ты, и взоры грез лилейны;
Колышат жемчуг звездных диадем,
Сафирные, волшебные бассейны.
И как отрадно там с тобою мне
Пить аромат неведомых растений,
Любить тебя в твоем лазурном сне,
Слагать мечтой напевы песнопений.
Но почему вдруг крупный жемчуг слез?
Не слушаешь… поникла вдруг, рыдая…
В твоих очах есть сад волшебных грез,
И в том саду, я вижу, ты другая…
«Темно-синяя ночь…»
Темно-синяя ночь колебала горящую, звездную ризу,
Вы чуть-чуть прижимались изящным усталым плечом…
И вы были похожи на бледную крошку-маркизу,
И хотелось вам плакать, – не зная, не зная о чем.