— Разве сам Аллах был у вас в кишлаке?
— Нет, так сказал Голубой берег…
Вот оно, оказывается, что! Об этом я слыхал много раз. Нам не в первом уже кишлаке единоличники отказывались продать ячмень, ибо таинственный Голубой берег запрещал это. Он же агитировал против посева пшеницы и против ТОЗов…
ЯЧМЕНЬ
— Дорогой товарищ Кара-Тукоу, — сказал мне Карабек. — День приходит — ячмень нет. День уходит — нет. Ступай домой. Я один понюхаю воздух в кишлаке.
Вернувшись в кибитку, я застал у себя собрание. Я встретил тут всех знакомых уже мне киргизов; не было одного только Шапки из куницы — киргиза, который ночью нас вел в Кашка-су. «Куда он девался, этот Шапка? — опрашивал Карачек. — Наверное, уехал из кишлака».
Одни киргизы сидели возле кибитки, другие стояли внутри, иные подходили, пробираясь глубокими тропинками, вырытыми в снегу.
Огромный Джалиль Гош сидел, как и вчера, в стороне.
Не успел я открыть рот, чтобы начать разговор, как в дверях кибитки появилась юркая фигура Барона.
— Нет ячмень, начальник, — сказал он. — Пусть начальник едет домой. А пшеницу везите. Зерно пусть дают.
«Почему Барон настаивает, чтобы везли именно зерно, а не муку?» — удивился я.
— У вас мельница есть?
— Есть, — ответил Барон.
— А кто хозяин?
— Все — хозяева.
— Барон — хозяин, — сказал Джалиль Гош.
Барон что-то быстро начал говорить Джалилю, так что я ничего не понял.
— А баи есть у вас?
— Баев нет. Баи были, заграницу ушли… Я бедняк. Все бедняки… — заговорил Барон… — Граждане, собрание не состоится, расходитесь.
Оставшись вдвоем с Бароном, я потребовал, чтобы он немедленно освободил плачущую девушку. Ни слова не сказав, зло сверкая глазами, он ушел.
Вечер, быстро наступающий в горах, уже окутал кишлак.
Карабек не возвращался.
Пришел Шамши и сел против меня.
Он долго жевал губами, огладывался, кряхтел и смотрел куда-то мимо меня.
— Может быть, начальник пойдет спать сегодня в нашу кибитку? — заговорил, наконец, Деревянное ухо.
— Почему я не могу спать здесь? — удивился я.
— Я не знаю, не знаю… Как хочет начальник. У нас в кибитке крепкие двери…
Так как Карабека все еще не было, я начал беспокоиться. Наконец, я решил на всякий случай принять предложение старика. Вместе мы перетащили вещи.
— А я буду ждать там твоего помощника, — сказал Шамши.
В кибитке, к своему удивлению, я застал Сабиру и старуху, жену Шамши. Они разжигали костер. Мы заперли двери на засов, и я начал устраиваться.
В дверь кто-то громко постучал.
«Опять ночь, опять начинаются происшествия», — подумал я и спросил:
— Ким? Кто?
— Мен? Я, — ответил незнакомый голос.
— Ким сен? Кто ты?
— Мен, — снова ответил голос, не желая называть себя.
— Бир сагат келынь, приходи через час, — ответил я, рассчитывая, что Карабек через час вернется. Но человек за дверью настойчиво тряс дверь. Послышался еще один голос, что-то тихо говоривший.
— Кетынь, уходи, — сказал я, затем быстро прошел в кибитку, снял со стены винтовку, достал патрон, поставил на предохранитель и повесил снова на столб. Старуха вдруг завыла. Девушка сердито начала ей что-то говорить. Больше никто не стучал. Меня стало клонить ко сну. Я достал спальный мешок, расстелил, снял валенки и начал влезать в него. Все смотрели на мой мешок с изумлением. Винтовку я положил рядом. Только лежа в мешке, я почувствовал, как я устал.
Сабира подбрасывала в костер полынь. Над самым полом дыму было мало, и слезы уже не лились из моих глаз.
— Джуда яхши кизимка Сабира — очень хорошая девушка, — подобрал я комплимент по-киргизски.
Она улыбнулась, показывая крепкие белые зубы.
Незаметно я заснул. Проснулся я, повидимому, очень скоро. В свете тлеющих углей костра около меня стояли двое. Они яростно спорили.
Я увидал молодого киргиза и Сабиру. Киргиз держал в руках мою винтовку. Сабира тоже держалась руками за винтовку и тянула ее к себе.
«Сон или наяву?» — подумал я и услышал шёпот Сабиры:
— Кэрэк эмэс, кэрэк эмэс, не надо, пожалей старика, пожалей дом, — тихо просила она.
Мое положение было довольно нелепо: до того как я успею вылезть из мешка, он меня убьет или убежит с винтовкой. Я тихонько протянул руку к нагрудному карману гимнастерки, вынул браунинг и, отведя большим пальцем правой руки предохранитель, резко выкинул руку вперед и крикнул: «Ташла мультук — бросай ружье!» Киргиз рванул винтовку и бросился к двери. Сабира выпустила винтовку и упала. Я нажал спуск — осечка; дослал новый патрон. Вдруг киргиз, как бы подброшенный пружиной, уже достигнув дверей, взвился в воздух и опрокинулся на спину. На него, как барс, бросился вбежавший Карабек.