— Мне дела нет до ваших стратегий, — объявил юный художник. — Кровопролитие меня не занимает. А кроме этого, вне этого — о чем говорит вам море?
Но никому из присутствующих ни о чем оно не говорило — соленая вода, и только. И никто — кроме разве Рокентина, который стоял когда-то в Ратцебурге с Ганноверским полком, — никогда не видел моря.
Фрау Рокентин сказала безмятежно, что, когда она еще молоденькой была, морской воздух считался страсть каким вредным для здоровья, а что уж там на этот счет постановили доктора теперь, ей неизвестно.
31. Я не могу ее писать
Все в доме недоумевали, как это фройлейн Софи заставят сидеть смирно, да еще столько, сколько нужно. Миниатюрщик-то, родич пожилой, ее совсем не заставлял сидеть, просто обвел ее тень на куске картона. Хофманн покамест сделал несколько летучих набросков: фройлейн фон Кюн бежит, фройлейн фон Кюн наливает из кувшина молоко. После чего он, кажется, впал в глубокую задумчивость и почти не выходил из своей комнаты.
— Хоть бы уж Харденберг скорей приехал, — вздыхал Рокентин. — Мы рады этому художнику и, я полагаю, хорошо сделали, отведя ему одну из верхних сушилен под мастерскую, но не могу сказать, чтоб он себя здесь чувствовал как дома. Ну, женщины-то уж, небось всё это уладят.
Под «женщинами» он разумел, конечно, Мандельсло, но и ту Хофманн вывел из терпения.
— Он же обучался, кажется, как обучается сапожник союзки ставить, или солдат — стрелять врагов. Так пусть уж взялся бы за карандаши и кисти, да приступил к работе.
— Так-то оно так, да видно, он сходства не ухватывает, — говорил Рокентин. — Этому не обучишься, с этим родиться надо. Вот каким манером все ребята — Дюрер, Рафаэль, все эти ребята — свои деньги зарабатывали.
— Не думаю, чтобы Хофманн до сих пор много денег заработал, — усомнилась Мандельсло.
— Тут-то вся и хитрость. У них денег куры не клюют, только они вида не показывают, ну, если сходство умеют схватывать.
Софи жалела Хофманна, и по привычке утешать, перенятой от матери, просила его показать привезенные с собой рисунки и расхваливала все подряд, — они ей и в самом деле представлялись чудом мастерства. Хофманн в конце концов вздохнул:
— Вы и сами рисовать учились, я уверен, достойнейшая фройлейн. Вы должны мне показать свои работы.
— Нет, ничего не выйдет, — ответила Софи. — Как учитель рисования уехал, я всё порвала.
«И вовсе она не так глупа», — подумал Хофманн.
Дневник Софи
Вторник сентября 11 дня
Нынче художник утром не спустился к завтраку. Мачеха послала ему кофий со слугой, но он говорил с ним через дверь, а именно, чтобы ему не мешали думать.
Среда сентября 12 дня
Нынче мы начали сбирать малину.
Четверг сентября 13 дня
Нынче было жарко и был гром и все и больше ничего и Харденберх не приехал.
Пятница сентября 14 дня
Нынче никто не приехал и все и больше ничего.
Суббота сентября 15 дня
Художник не спустился пить с нами шнапс.
Воскресенье сентября 16 дня
Художник не пришел молиться с нами.
Понедельник сентября 17 дня
Отчим сказал, что парень этот художник все наверху торчит, будем надеяться не затащил какую горничную к себе в постель.
Георгу не терпелось проверить, так ли это, и, раздобывшись на конюшне приставной лестницей, он ее прислонил к окну художника, открытому, чтобы поймать жалкий ветерок. Подобное нельзя было себе представить в Вайсенфельсе. С другой стороны, Георг, в отличие от Бернарда, никогда не стал бы рыться в поклаже гостя.
Одному мальчишке-конюху велено было держать лестницу покрепче, и Георг по ней взобрался.
— Видишь чего? — орал мальчишка, участник почти всех проказ Георга.
— Сам не пойму, тьма внутри. А ты держи, Ханзель, держи, я слышу, кажется, скрипят пружины.
Но у Ханзеля лопнуло терпенье. Лестница начала крениться, сперва едва заметно, потом сильней, еще сильней, потом ужасно сильно. Георг, вопя о помощи, исхитрился ловко спрыгнуть, однако ж ударился затылком о каменные плиты. Звякнули медные пуговки на кафтане, миг еще, и он, как ненужный сверток, упал вниз головой. Он легко отделался, сломал ключицу, но все-таки не мог присутствовать при том, как художник — назавтра — покидал шлосс Грюнинген.