— У меня такое чувство странное, вы не поверите! — сказал Карл. — Так бы и сидел, кажется, у этого окна и ждал, когда развиднеется.
— Нас тут как околдовали, — сказала Сидония. — Пока не тронемся отсюда, не поймем, до чего мы несчастны. Приехали навестить бедного Фрица, а сами никогда еще не были от него дальше. Мне стыдно даже, так у меня покойно на душе.
— Satt! — и Эразм громыхнул кофейной чашкой.
Выехали пораньше, в расчете тем же вечером вернуться в Шлёбен, дав восьмичасовый роздых лошадям. В Йене фрайхерр распорядился о большом отдельном помещении для них в «Розе». Несмотря на стесненные обстоятельства семейства, он всегда останавливался в гостиницах самых дорогих: других не знал.
— Фриц! — завопил Карл, который правил первой каретой и прежде других свернул во двор «Розы».
— Нет, это не мой брат! — вскрикнула Сидония. Спрыгнув первая, не дожидаясь, когда укрепят ступеньки, она к нему кинулась. — Фрицхен, я тебя едва узнала.
Всей гурьбою сразу нельзя было, конечно, нагрянуть к фрау Винклер. Фрайхерр пойдет первым, прочие потом.
— А я разве не с тобою, Генрих? — собрав последние остатки мужества, спросила фрайфрау.
Нет, они с Фрицем идут. Тотчас же. Остальные вошли в «Розу» и поднялись по лестнице в прекрасную фасадную комнату, глядевшую на площадь.
— Идут, — Карл приподнял край белой полотняной шторы. — И когда это мы видывали, чтобы они вот так вышагивали рядом?
Едва Фриц с отцом исчезли из виду, группа арестантов в кандалах явилась — мести площадь. Стоило зазеваться страже, они, отставя метлы, тянули руки за подаянием. Сидония им бросила свой кошелек.
— Теперь они горло друг дружке перережут, — сказал Карл.
— Нет, у них, конечно, есть свои правила дележки, — возразил Эразм.
— И младшему, конечно, всех меньше достается, — вставил Бернард.
— Кофий, кофий для досточтимых дам и господ! — взывал хозяин, сопроводивший их наверх. Служитель в полосатом фартуке справился, не угодно ли им вина.
— Рановато, — ответил ему Эразм.
— Вы бы легли, — сказала матери Сидония. — С виду кушетки неудобные, но все равно, вы бы легли.
Фрайфрау улеглась.
— Бедный Фриц, бедная больная Софхен. Хоть на Ангела на нашего порадуется. — Она подала Бернарду знак подойти, присесть с ней рядом. В комнате становилось жарко. Не шелохнувшись висели широкие шторы.
А вскорости подоспел Дитмалер, профессор Штарк отрядил его — взглянуть, не может ли он быть чем-нибудь полезен. Он мешкал на пороге, он переводил взгляд с одного лица на другое в затененной комнате. В «Розу» он вошел, наверх поднялся — без доклада. Но все увлеклись разговором, никто на него и не глянул, и Дитмалер неосторожно вверился белокурому отроку, который стоял с ним рядом, изучая устройство кофейника.
— Вы Бернард, не так ли? Я друг вашего брата Фридриха, я приезжал к вам в Вайсенфельс. Не знаю, помнит ли меня ваша сестра Сидония…
— Да едва ли она вас помнит, — сказал Бернард. — Зато я помню.
Сидония, вполуха слушавшая разговор, подошла, улыбаясь. Конечно, она все помнит… день стирки, радость от его приезда… и он, разумеется…
— Разумеется, — сказал Бернард.
— Теперь я имею честь быть младшим помощником профессора Штарка, — заторопился Дитмалер. — Ваш брат, вы, верно, слышали, меня упоминает в письмах в связи с лечением его нареченной. — И — вынул визитную карточку.
Тут уж она вспомнит его имя, тут уж как не вспомнить. Но те секунды, когда она не могла вспомнить, утвердили Дитмалера в том, что он знал давно: он — ничто. Что имеет для нас значение, то можем мы назвать. Иди на дно, тони, он говорил своей надежде со странным облегченьем, тони, как мертвое брошенное в воду тело. Меня отвергли не потому, что я не нужен, даже не потому, что я смешон, а просто я — ничто.
— Дитмалер! — крикнул Эразм. Тут только Сидония вспомнила, на миг прикрыла лицо руками. — Дитмалер, слава Богу, вы здесь, вы нам обо всем в точности расскажете. При такой недолгой практике вы еще не научились лгать.
— Не очень ты любезен, — заметил Карл.
— Больную все еще лихорадит, — сказал Дитмалер. — О долгих посещениях нет и речи, ну, с полчаса, не более того. Из-за кашля, к сожалению, никак не затянутся надрезы. Лопаются швы. Профессор теперь считает, что, буде он получит разрешение на следующую операцию, мы можем надеяться на немедленное и полное исцеление.
— А вы сами как считаете? — спросил Эразм.
— Я не подвергаю сомнению прогнозов профессора.
Засим Дитмалер извинился. Ему приходится, он объяснил, думать и о других своих обязанностях.