Потом он посчитал, сколько дней осталось до отъезда Майи. Чувствует ли она боль от предстоящей разлуки так же, как он? Теперь, когда он познал ее тело, проник в ее лоно, плакал на ее груди, каждый вечер ел, пил и спал вместе с ней, Морис больше не мог без нее обходиться.
Он улыбнулся — вспомнил, как она спрашивала о возрасте его любовниц. Он тогда ответил ей, что нагота женщины сорока пяти лет более эротична, чем нагота тридцатилетней… И увидел в отблесках пламени в камине, как она покраснела… Еще он сказал, что его невероятно возбуждает, когда он, преодолевая ее стыдливость, зарывается лицом между ее ног… Он вспомнил об этом уголке ее тела и скрестил ноги, боясь, как бы Мади, его секретарша, войдя в комнату, не заметила предательский бугор ниже пояса.
Вернувшись к разложенным на столе документам, Морис попытался сосредоточиться на сопроводительных документах к первому архитектурному проекту. Но макет вокзала представлялся ему женским влагалищем, разверзтым, влажным, возбуждающим. Морису захотелось прикоснуться к нему губами и утолить мучительную жажду. Захотелось расстегнуть брюки, вытащить член и мастурбировать. Он обхватил голову руками. Жилки на висках бились так сильно, что череп, казалось, вот-вот расколется. Он попытался сделать дыхательное упражнение из курса йоги. Безрезультатно. Его член оставался твердым, как бейсбольная бита.
Раздосадованный необузданной силой своего желания и боясь внезапного появления секретарши, Морис вышел через маленькую дверь в углу кабинета, которая соединяла его рабочий кабинет с квартирой. Он почти никогда ей не пользовался, предпочитая парадную лестницу.
Он вошел в ванную и закрыл за собой дверь. По крайней мере, здесь он сможет получить наслаждение, думая при этом о Майе. Прислонившись к стене, Морис достал член, покрытый смазкой, и принялся лихорадочно двигать рукой взад-вперед. Слабый хлюпающий звук, вызванный этими движениями, был похож на тот, что возникал при проникновении члена во влажные складки влагалища Майи. Иллюзия была почти полной. Морис взглянул на свое отражение в зеркале. Его лицо светилось счастьем. Он подумал, что выглядит весьма неплохо для своих пятидесяти лет! В этот момент поток спермы хлынул ему на руку. «Я люблю твою задницу!» — прошептал он, умиротворенный и счастливый, потом расхохотался и вымыл руки.
Вечером он рассказал Майе о своем утреннем приключении. Отсмеявшись, Майя погрузилась в нежное молчание, а потом прошептала, что тоже мастурбировала, думая о нем, — незадолго до того, как они занимались любовью в первый раз.
Морис смотрел на нее с гордостью и желанием. Он представил, как она ласкает себя. Его голос звучал совсем тихо, когда он попросил ее проделать то же самое перед ним.
Ему нравилось смотреть, как Майя медленно приподнимает юбку и садится на пол, раздвинув ноги… Потом он не мог вспомнить, в какой момент, не удержавшись, начал ласкать ее влагалище рукой. Он лишь помнил, как вытянулся на полу рядом с ней и какое удовольствие было слышать ее стоны, вызванные его ласками.
Они занялись любовью прямо на полу в гостиной Ашбери. Их тела освещались отблесками пламени в камине. Морис закричал от наслаждения, и его крик эхом разнесся по всему дому.
Потом они пили вино, слушая «Stabat Mater» Перголезе. Потом снова занимались любовью. Пламя потихоньку угасало, из открытого окна тянуло прохладой. Им нравилась прохлада пола под разгоряченными телами.
Оба знали, что скоро предстоит расставание. Их обнаженные тела оставались сплетенными всю ночь.
Глава 23
— НЕ понимаю, почему ты не хочешь сказать мне настоящее имя Архангела!
— Да я его просто не знаю! И никогда не знала!
Ева нервно зажгла сигарету.
— Я тебе не верю!
— Я познакомилась с ними обоими на фестивале изящных искусств, я тебе уже говорила. Кто-то мне их так и представил: это Ален, это Архангел. С тех пор он так и оставался Архангелом. С чего ты взяла, что меня интересовало его настоящее имя?
— А позже? Вы ведь были знакомы много лет!
— Мы ненавидели расспросы, потому что ненавидели фликов и все, что с ними связано. Мне совсем не нужно было спрашивать документы, чтобы впустить его в мою жизнь.
Майя в отчаянии рухнула на диван в Евиной мастерской. Мать приблизилась к ней и прошептала:
— Не плачь, дорогая. Оно того не стоит.
Майя подняла голову и взглянула в лицо матери. Она не знала, верить ей или нет. Ева включила Первую симфонию Малера и вернулась к мольберту. В этот утренний час мастерская была залита светом. Изящным движением руки Ева поправила седые пряди, выбившиеся из узла на затылке, глубоко затянулась сигаретой. На ней был бежевый льняной костюм. Она показалась Майе красивой и безмятежной. Майя почти забыла, какой суровой и непреклонной всегда была ее мать.