Глава 24
ОНИ проговорили полночи. Морис побуждал Майю уехать быстрее, не дожидаясь конца месяца. Он понимал, что душой она все равно далеко отсюда.
Потом она заснула, сжимая его член в руке.
Они покинули Сариетт рано утром. Сидя в кафе в аэропорту Мариньяна, Майя рассеянно жевала круассан. Запах кофе вызывал у нее тошноту. Она поставила чашку на липкий столик и нежно взглянула на Мориса. Он изменился. Синие глаза стали ярче, взгляд — веселее, лицо — спокойней. И она тоже изменилась. Не из-за выгоревших на солнце волос и загара, а из-за ласк, объятий, любви. Это наполнило ее новой силой взамен утраченной. Но улыбки у обоих были напряженными.
Они молчали, держа друг друга за руки.
Когда я снова почувствую, Майя, как раскрытые влажные лепестки твоей плоти скользят по моему животу, а твоя грудь прижимается к моей? Сколько времени придется ждать, прежде чем мы снова заснем в одной постели? Я люблю тебя. Люблю чувствовать твое горячее тело рядом с собой, когда просыпаюсь. Я больше не хочу каждый вечер в одиночестве возвращаться к себе. Хочу слышать, как наши голоса звучат, перебивая друг друга, когда мы ужинаем вместе. Я люблю тебя. Я не хочу заниматься любовью больше ни с кем. Я люблю твое тело, цвет и запах твоей кожи. Люблю твои стоны и ласки. Люблю, как твои губы и язык скользят по моему телу. Я люблю тебя. В моем сердце, в моих мечтах ты — моя жена. Но ты этого не знаешь. Если бы я рассказал тебе о своей любви, мне пришлось бы заговорить и о том, что я никогда не решусь вспоминать одновременно с тобой: о тысячах километров, которые пас разделяют. И что я скажу? «Не покидай меня. Оставь свою семью, работу, Париж и переезжай жить ко мне. Пусть горячие ветра Сариетт избороздят морщинами твои щеки. Пусть твои легкие до последнего вдоха будут наполнены запахами тимьяна, персиков, оливковых деревьев и сушеной лаванды. Вернись и оставайся со мной до конца наших дней просто потому, что я люблю тебя до безумия?..» Смогу ли я произнести это? Нет, я боюсь, что эти слова побудят тебя еще быстрее уехать вместо того, чтобы остаться… Меня тошнит от запаха кофе… Хочется разреветься… Просто безумие — с тех пор, как мы вместе, я снова могу плакать! Пора привести в порядок свои эмоции, пока я окончательно не лишился того панциря, который защищал меня все эти годы…
— Тебе пора, дорогая, — вслух произнес он, взглянув на часы.
Потом встал и подхватил с пола чемодан Майи. Она молча проследовала за ним до самого выхода на посадку. Морис обхватил ее лицо ладонями, гладил ее волосы, нежно проводил кончиками пальцев по губам. Целуя ее, он прошептал:
— Я люблю тебя. Я тебя люблю.
Не дав ей времени ответить, он начал уходить, но, сделав несколько шагов, снова обернулся. На губах его была улыбка, и он помахал Майе рукой. Майя поставила чемодан на багажный конвейер. Ей было так нестерпимо грустно, что хотелось лечь прямо на пол и больше никогда не подниматься.
Садясь в машину, припаркованную на стоянке аэропорта, Морис почувствовал головокружение из-за того, что Майи не было рядом. Наручные часы от Пайеро показывали десять утра. «Это будет долгий день», — сказал он сам себе, заводя мотор. Жара плотной мантией окутывала город и гудящие клаксонами автомобили. Морис отключил мобильник, поставил кассету «Дорз» в стереомагнитолу и врубил максимальную громкость, чтобы полностью отрешиться от внешнего мира. «Сегодня вечером, — подумал он, переходя на первую скорость, чтобы подняться по крутой дороге, ведущей в Сариетт, — поиграю на гитаре. Той, старой, гибсоновской. Со дня смерти Жанны я к ней так и не прикасался».
Глава 25
ВСЕ ворота столицы были одинаково тусклыми и серыми, но проезд через Орлеанские всегда доставлял Майе радость. Сегодня же бесконечное мелькание витрин от статуи маршала Леклерка до площади Алезия нагоняло на нее скуку.
Войдя в свою квартиру на бульваре Распай, Майя вспомнила, какая тревога охватила ее, когда она перед самым отъездом в последний раз проверила, что выключила газ. Она была совершенно растеряна. С тех пор прошло меньше месяца, и все было совсем иначе.
Из-за духоты в квартире было трудно дышать. Майя распахнула окна во всех комнатах, проклиная про себя парижский шум и смог.