А теперь судебный следователь изводит своими вопросами несчастного Патрика.
— Ваши методы защиты весьма шатки, — аргументирует он. — Вот послушайте, каковы факты. Нам известно, что вы покинули Пей без двадцати девять. «Голубой экспресс» прибывает в Монте-Карло в половине десятого. Вам вполне хватало времени. Для чего понадобилось господину Еревану мчаться сломя голову по столь опасной дороге?
— Я же вам говорил, господин следователь, — устало отвечает Патрик. — Мы помогли одному итальянцу поменять колесо, что нас и задержало.
— К несчастью для вас, мы не находим никаких следов этого таинственного итальянца. Мы уже обращались на радио, итальянская пресса достаточно подробно писала о несчастном случае. Сознайтесь, что упорное молчание этого автомобилиста кажется по меньшей мере странным.
— Я рассказал вам правду.
— Ладно… Поговорим теперь о самой аварии. В принципе, вы должны были упасть вместе с машиной. Однако вас обнаружили на дороге, хотя и оглушенного, но целого. Все выглядит так, как если бы вы ударили своего друга в тот момент, когда машина стояла, а затем столкнули в пропасть и машину, и бесчувственного водителя. Я знаю, случаются необъяснимые несчастные случаи. Но в этой истории все слишком странно. Вы не находите?
Патрик молчит.
— А вот вам еще одна странность, — продолжает следователь. — Ваше присутствие в доме Еревана. Всем известно, что мсье Ереван жил как медведь. Вы же сами признаетесь, что он бывал с вами груб. И все же вы оставались… Вы утверждаете, что привыкли к настроениям вашего друга и не придавали всему этому значения. Вот только…
Следователь делает паузу и продолжает:
— Вот только вы еще признаетесь, что испытывали к мадам Ереван…
— Простите?
— Здесь так написано, — взъярился следователь, стукнув кулаком по досье. — Слушайте!
«Вопрос: Каковы были ваши отношения с мадам Ереван?
Ответ: Я был к ней очень привязан.
Вопрос: Опишите точнее степень вашей привязанности.
Ответ: Я любил ее».
Так или нет?
— И правда, и неправда, — протестует Патрик. — Любовь бывает разной. Во-первых, я никогда не говорил ей о своей любви. А во-вторых, я всегда избегал возможных встреч. Я проводил у Бреванов время от времени два-три дня. А с тех пор как Жак попросил меня подготовить большой тираж его последнего романа, мы виделись несколько чаще. Но не более того.
— Допустим! Однако вы задолжали ему некоторую сумму денег. У нас хранятся все ваши расписки.
— Я и не скрываю этого. Дела мои в настоящее время не блестящи, но в этом нет ничего постыдного. Для того чтобы запустить в производство его книгу, он и одолжил мне деньги. Но это еще не повод для убийства.
— Все указывает на вас как на виновного.
— Вот именно. Но я же не настолько глуп, чтобы совершить преступление, все детали которого свидетельствуют против меня.
— А мне вы, напротив, кажетесь весьма ловким!
Полиция воспроизводит несчастный случай. Не без волнения оглядывает Патрик «злосчастное место».
Судебный следователь усаживает его в кабриолет рядом с каким-то инспектором и, следуя указаниям Патрика, полицейский повторяет все действия, но на очень медленной скорости.
Машина движется до стены, отъезжает от нее, и Патрик выскальзывает на дорогу.
Еще раз. Эксперимент не произвел впечатления и никого не убедил.
В конце концов в связи с отсутствием доказательств следователь вынужден прекратить дело, однако он по- прежнему убежден в том, что Патрик Мэнье убил Жака Еревана.
Патрик в растерянности. Он не знает, что делать. Должен ли он прекратить выпуск книги своего покойного друга? Ведь он же обещал ему… Ереван очень хотел получить это издание. Однако, если он издаст книгу, не обвинят ли его в цинизме?
А Николь? Что думает обо всем этом Николь? Считает ли она его тоже виновным? Если и Николь тоже… Патрик чувствует, что бледнеет. Если все они считают его виновным, ему остается только… Но он был так близок к смерти, что теперь, несмотря на все страхи, ему вовсе не хочется уходить из жизни. Самое лучшее будет нанести визит Николь. Либо она его выпроводит, либо он выскажет ей то, о чем так долго умалчивал. Все равно Жак уже мертв.
Но, если он признается ей в своей любви, она лишь укрепится в своих подозрениях и навсегда закроет перед ним двери своего дома. И тогда он может доказывать все, что угодно. Он в настоящей ловушке. Патрик напрасно готовит фразы, аргументы, извинения, ясно представляя, что обречен. К тому же Николь любила своего мужа. Но любила ли она его в действительности? Патрик силится вспомнить некоторые сцены. Например, их последний ужин. Странно, но Бреваны вели себя скорее как друзья, а не как супруги… Патрик очень хорошо помнит Жака. Он улыбается своей жене, но без теплоты, без порыва, как артист, играющий роль. Они оба играли роль!
Патрик погружен в воспоминания. У него всегда было впечатление, правда неясное, что эта пара что-то скрывала и каждый надевал свою маску, когда он появлялся. Оба старались казаться любезными. Зачем? Чтобы скрыть какой-то разлад? Конечно, пресса навела Патрика на эту мысль. Ему было хорошо известно, что Жак был вечно всем недоволен и обвинял в этом весь мир. Журналы публиковали его жуткие эссе: горькие размышления о женщинах, дружбе, счастье… И Патрик увидел человека, вовсе не похожего на своего друга. Однако именно этот человек был мужем Николь… А что, если она всегда была несчастна? Что, если из гордости старалась, чтобы никто, даже Патрик, не заподозрил правду? Не стоит больше ждать. Тем не менее он звонит, чтобы узнать, примут ли его.
Что больше всего потрясает Патрика, едва он переступает порог мастерской, так это то, что со стен исчезли все фотографии Жака.
А вот и Николь, встречающая его очень любезно. Странно, но она не в трауре, а если и носила его, то недолго! И вид у нее вовсе не убитой горем супруги. Патрик приготовил слова соболезнования, которые даже не решается произнести. Он в полном замешательстве. Николь усаживает его в любимое кресло Жака.
— Мой бедный друг, — говорит она, — я все думала о вас. Какое чудовищное испытание! Я никогда не смогу отблагодарить вас за это.
— Но… простите, я что-то не понимаю, — бормочет Патрик.
— О, не спорьте. Я знаю. Я все знаю, вас чуть было не осудили из-за меня. Спасибо, Патрик.
— Но, уверяю вас…
— Бросьте, Патрик! Я же знаю, что, если вы молчали, это из-за меня. Но теперь вы можете говорить. Кроме нас, здесь никого нет. Ведь это из-за меня, не так ли? Вы хотели меня пощадить. Если бы вы сказали правду, может быть, и меня бы арестовали.
— Арестовали?
— Ну да… как сообщницу. Если бы вы признались…
— Признался в чем?
Николь грустно улыбается.
— Оставим это, — говорит она. — Еще рано говорить о таких вещах. Выпьете чаю?
— Но я не убивал его. Только не думайте, что…
Николь двусмысленно улыбается.
— Это был несчастный случай, — тихо вздыхает она.
— Ну конечно. Машину занесло.
Николь предлагает Патрику сигарету. Подносит зажигалку.
— Я недооценила вас, Патрик. Считала слишком совестливым, а вы хорошо скрывали свое истинное лицо. Но с тех пор как… словом, после случившегося я узнала вас много лучше. Вы такой же, как и я, — скрытный и увлеченный. Но я уважаю ваше молчание, Патрик.
Разговор становится все более непринужденным. Между ними устанавливается явная близость. Однако Николь все вертится вокруг вопроса, который не решается задать. Но не теряет малейшей возможности сделать прозрачный намек. Например, спросить его о тюрьме. Тюрьма сильнее всего потрясла Патрика. Он действительно очень страдал, особенно в первые дни.
— Из-за угрызений совести? — допытывается Николь.
— Угрызений совести? Нет. Из-за обрушившихся на меня подозрений. Ведь это ужасно — не иметь личной жизни!
— А вам есть что скрывать?
— О нет! Но я подводил итоги. Сравнивал свою жизнь, такую тусклую и, по сути, пропащую, с блестящей жизнью Жака!
— Бедняжка Патрик! Так вы завидовали ему? И совершенно напрасно! Я не любила его. Никогда не любила. Вы именно этого признания ждали от меня?