Мишель резко остановился, повернулся. Человек держал его на мушке.
— Если бы я только захотел… — сказал он. — Давай иди сюда.
Мишель подошел. Он чувствовал, как неудержимо подступали слезы. Но ни за что на свете он не покажет их своему мучителю.
Волосы, лицо и свитер незнакомца были мокры. Он усмехнулся, когда Мишель подошел.
— Хитрец! Заметил, что без очков я ничего не вижу… Вот только стоит мне их надеть!.. На-ка, возьми!
Он протянул Мишелю термос.
— Подкинь в воздух как можно выше!
Он выстрелил. Мишель поднял термос, в самой середине которого зияла дыра.
— Видишь, — сказал человек, — если бы я только захотел… Ладно, пора…
Он вновь уселся на заднее сиденье, а Мишель взялся за баранку. Тыльной стороной ладони он вытер влажные щеки и мстительно заметил:
— Эти ваши выстрелы далеко слышны!
Но человек не испугался.
— Вижу, к чему ты клонишь, малыш. Думаешь, их кто-нибудь услышал? Нет. Здесь поблизости нет ни домов, ни ферм. Я же не случайно выбрал эту дорогу.
— Так вы здесь уже бывали?
Человек не ответил ему.
— А если вы опоздаете на свой грузовик? — продолжал Мишель.
В ответ — почти радостный смех.
— Ты правильно делаешь, что защищаешься, малыш. Я бы на твоем месте поступил точно так же. Постарался бы посеять сомнение. Но тут ты не угадал. Я не пропущу грузовик.
— Почему?
— Потому что мы приедем первыми. А место подбиралось специально. Они дадут три гудка. Уж поверь мне, все предусмотрено.
— А какая роль в этой истории отведена мне? Что будет со мной?
— С тобой? Еще есть время подумать об этом. Езжай!
Снова колеса запрыгали по извилистым дорожкам. Луна освещала дикий пейзаж. Справа открылась пропасть, и Мишель, судорожно вцепившись в руль, ехал по самому краю.
— А если я крутану руль?
— Крутани, малыш, крутани. Вот видишь! Не так-то просто это сделать. Когда я был в твоем возрасте, во мне тоже кипела жизнь.
Мишель выехал на середину дороги.
— А теперь?
— О, теперь все по-другому. Теперь жизнь ничего не стоит. Сегодня важно уметь сказать «нет».
Они добрались до вершины. Перед ними простиралось холмистое плато, усыпанное камнями, с редкими группками изогнутых кустов.
— Вперед, — приказал человек.
— Да мы же разобьемся!
— Успокойся. Теперь уже близко.
Около четверти часа они тряслись по камням, не проронив ни слова. Потом незнакомец сказал:
— Сворачивай с дороги на пустырь. Давай, давай! Сворачивай, где хочешь.
Мишель вцепился в руль, чтобы не вылететь с сиденья. Он почувствовал на затылке прерывистое дыхание своего спутника.
— Здесь… Остановись за этими деревьями. Машина нам больше не нужна.
Они вышли наружу, и человек протянул руку.
— Прямо… И не торопись.
Мишель тронулся в путь. В трех метрах позади него, спотыкаясь о камни и корни и сквернословя, плелся человек. Они шли параллельно дороге, которая вдруг круто пошла вверх. На вершине хребта стоял дом, напоминающий хижину пастуха.
— Я буду ждать их здесь, — сказал человек. — Заходи!
Мишель оглянулся по сторонам, заметил внизу дорогу и перекресток — менее чем в ста метрах от него. Человек подтолкнул его стволом пистолета.
Внутри хижины царил полумрак. Мишель прислонился к стене, а человек тяжело опустился на пол рядом с дверью. Отсюда ему был отлично виден перекресток. Он повернулся к Мишелю:
— Садись. Не думаешь же ты, что тебе удастся смыться?
Наморщив нос, он жадно вдыхал воздух.
— Пахнет овцами… Тебе не понять. А вот мне — да!
Его голос дрогнул, туловище наклонилось вперед. Но он тотчас встряхнулся.
— У тебя была губная гармошка… Сыграй!
— Что?
— Говорю тебе — сыграй! Все равно что. Только играй. Играй!
Мишель начал наигрывать медленную мелодию. Он даже не знал ее названия. Человек не протестовал. Напротив, покачивал головой в такт музыке. Как только Мишель остановился, он скомандовал:
— Давай что-нибудь еще… Не останавливайся.
Мишель играл. Веселые мотивы, грустные, все, что приходило ему в голову. Сыграл даже «Грустный вальс» Сибелиуса. Человек протер стекла очков, не снимая их, может, заодно вытер и глаза. Потом прислонился головой к стене и больше не двигался.
Мишель начал играть новую мелодию, очень тихую и печальную. И вдруг голос незнакомца слился с мелодией, глухой голос засыпающего человека. Мишель весь напрягся, стараясь разобрать слова. Но это был незнакомый язык. Временами короткая судорога искажала лицо человека, потом рука выпустила пистолет и безвольно упала.
В ночи раздался звук мотора. Через секунду фары осветили хижину, сверкнули стекла очков засыпающего человека. Заскрежетали тормоза, и на перекрестке остановился грузовик. Раздались три гудка.
Человек вздохнул, хотя вздох этот скорее напоминал стон. Протянул ногу. Мишель подошел к нему. Он уже не мог ничего играть и лишь извлекал из гармошки какие-то звуки.
Снова три гудка. Человек приоткрыл мутные глаза и что-то пробормотал. Вдали снова зарокотал мотор. Мишель услышал, как переключили скорость, и вскоре звук удаляющегося грузовика затих совсем. Тогда он перестал играть. Он тоже устал и тяжело, без сил опустился на пол. Затем очень медленно, на четвереньках подполз к человеку, прислушался к его дыханию. Рука его потянулась к пистолету.
Но узел был слишком тугой, и тогда он поднял руку к лицу спящего и медленно, очень осторожно снял с него очки.
Незнакомца разбудили яркие лучи солнца. Он застонал, разминая шею, открыл большие близорукие глаза и левой рукой провел по лицу. Ужас заставил его подскочить. Он схватил пистолет, направил его прямо перед собой.
— Очки! Верни мне очки, болван!
Он вертел головой влево и вправо, нацеливая оружие в пустоту.
И вдруг услышал топот овец вокруг хижины. Он быстро поднялся. С порога ему в лицо резко ударил свет, и он прислонился к двери. Прикрыв рукой глаза, он глянул в сторону перекрестка в безумной надежде увидеть там грузовик. Но не смог различить даже очертания дороги. Перед ним был лишь густой туман, испещренный синими точками.
Тогда он медленно отступил, как будто защищаясь от солнца, пистолет покачивался на веревке. И остановился, только почувствовав спиной стену дома.
Выстрел был тихим. Овцы даже не повернули головы.