Сара прикинулась недовольной:
— Не будь ты таким балбесом, Джеймс!
Но вспыхнула от удовольствия, когда Джим приподнял ее над полом и расцеловал в обе щеки.
— Поставь меня на место сейчас же!
— Ну, если ты меня не любишь, так хотя бы тетя Ясси любит!
Джим подошел к изящной женщине, которая обнималась с собственным сыном:
— Эй, Мансур! Теперь моя очередь!
Он выхватил Ясмини из объятий Мансура. Она носила длинную арабскую юбку и блузку из яркого шелка. Ясмини была стройной и легкой, как девочка, ее кожа отливала янтарем, раскосые глаза были темными, как оникс. Яркая белая прядь в густых волосах, надо лбом, не являлась признаком возраста: Ясмини родилась с этой отметкой, как и ее мать и бабушка до нее.
Позволяя женщинам хлопотать возле них, мужчины уселись за длинный стол желтого дерева, уже уставленный чашами и тарелками. Здесь были блюда с малайским карри, благоухающие бараниной и специями, рис с яйцами и кислым молоком, огромный пирог с олениной, запеченной вместе с картофелем и мясом антилопы, которую Джим с Мансуром подстрелили в вельде, а еще караваи горячего хлеба, глиняные горшки с желтым маслом, кувшины густого кислого молока и легкого пива.
— А где Дориан? — спросил Том, сидевший во главе стола. — Опять опаздывает!
— Кто-то произнес мое имя?
Дориан лениво вошел в кухню — худощавый и подтянутый, красивый и жизнерадостный; на его голове красовалась такая же, как у сына, копна медно-красных локонов. На Дориане были высокие сапоги для верховой езды, запылившиеся до колен, и белая широкополая соломенная шляпа. Он швырнул шляпу через комнату, а женщины приветствовали его восторженными возгласами.
— Тихо! Умолкните все! Вы как стая куриц, когда в курятник забрался шакал! — взревел Том.
Шум слегка утих.
— Дорри, садись поскорее, пока не довел этих женщин до безумия. Мы тут собрались послушать историю о гигантском зубане, которого поймали мальчишки, и о том, как они торговались с голландским кораблем в заливе.
Дориан сел рядом с братом и тут же воткнул свой кинжал в хрустящую корочку пирога с олениной. Вся компания разом одобрительно вздохнула, когда к балкам потолка поднялись клубы горячего ароматного пара. Когда Сара начала раскладывать еду по тарелкам с синей росписью, изображавшей ивовые ветви, комната наполнилась шутками мужчин, смехом и болтовней женщин.
— Так что же случилось с Джимом? — Сара посмотрела через стол, повысив голос так, чтобы ее можно было расслышать в общем шуме.
— Ничего, — ответил Том, не донеся до рта очередную полную ложку. И пристально глянул на сына. — Так ведь?
Постепенно за столом воцарилась тишина, все уставились на Джима.
— Почему ты не ешь? — встревоженно спросила Сара.
Великолепный аппетит Джима давно стал семейным сказанием.
— Я в порядке, просто не голоден. — Джим посмотрел на кусок пирога, к которому почти не прикоснулся, потом обвел взглядом лица сидевших за столом. — И нечего так на меня таращиться! Я вовсе не собираюсь помереть!
Но Сара продолжала наблюдать за ним:
— Так что же сегодня случилось?
Джим прекрасно знал, что мать видит его насквозь, словно он сделан из стекла. И резко встал.
— Прошу меня извинить, — сказал он и, отодвинув табурет, быстро вышел из кухни во двор.
Том хотел было встать, чтобы выйти следом за ним, но Сара покачала головой.
— Оставь его, супруг, — сказала она.
Лишь один человек в мире мог приказывать Тому Кортни, и он послушно опустился на табурет. В противоположность веселому настроению, что царило здесь всего несколько мгновений назад, комната погрузилась в тяжелое молчание.
Сара бросила взгляд через стол:
— Так что же сегодня произошло, Мансур?
— Джим поднимался на борт тюремного корабля там, в заливе. И увидел то, что его расстроило.
— Что именно?
— Этот корабль битком набит осужденными женщинами. Они закованы в цепи, умирают от голода, их избивают. А сам корабль воняет, как свинарник, — ответил Мансур с отвращением и жалостью в голосе.
Все молча представили себе описанную Мансуром картину.
Потом Сара негромко произнесла:
— И одна из женщин на борту оказалась молодой и хорошенькой.
— Откуда ты знаешь? — Мансур в изумлении уставился на нее.
Джим быстро вышел через арку и отправился вниз по холму, к загону у лагуны. Когда из-за деревьев показалась беговая дорожка, он сунул в рот два пальца и свистнул. Его жеребец пасся на зеленой траве у самой воды, немного в стороне от остального стада. Он вскинул голову, услышав свист, и отметина на его лбу вспыхнула на солнце, как бриллиант. Конь выгнул шею, раздул широкие арабские ноздри и уставился на Джима блестящими глазами. Джим свистнул еще раз.