— Я ничего не вижу, — сказал я, возвращая шляпу моему другу.
— Напротив, Ватсон, вы видите все. Но вы не хотите выводить заключения из того, что вы видите. Вы чересчур робки, вы боитесь делать выводы.
— Скажите, пожалуйста, какие выводы можно сделать из осмотра этой шляпы?
Он поднял шляпу и взглянул на нее со свойственной ему проницательностью.
— Конечно, она могла бы иметь и более явственные признаки, — заметил он, — и все же у нее есть некоторые совершенно очевидные особенности. Что владелец ее вполне интеллигентный человек, совершенно ясно, как и то, что года три назад его дела шли отлично, хотя в настоящее время ему приходится туго. Теперь он менее предусмотрителен, чем прежде, что указывает на некоторое нравственное падение и вместе с упадком благосостояния говорит о том, что он предался какому-то пороку, вероятнее всего — пьянству. Далее, можно считать несомненным, что его разлюбила жена.
— Но, дорогой мой Холмс…
— Тем не менее он сохранил некоторую долю самоуважения, — продолжал Холмс, не обратив внимания на мой протест. — Этот человек ведет сидячий образ жизни, редко выходит из дому, совершенно не занимается спортом, средних лет, седоватый, на днях был у парикмахера, мажет волосы помадой. Вот основные выводы, которые можно сделать из осмотра этой шляпы. Кстати, весьма мало вероятно, что в доме, где он живет, проведено газовое освещение.
— Вы, конечно, шутите, Холмс?
— Нисколько! Неужели же даже теперь, когда я поделился с вами всеми результатами осмотра, вы неспособны понять, каким образом я их добился?
— Я, несомненно, очень тупой человек. И, признаюсь, я не в состоянии уследить за ходом ваших мыслей. Ну, например, откуда вы взяли, что он интеллигентный человек?
Вместо ответа Холмс надел котелок на голову. Тот сполз ему на лоб и уперся в горбинку носа.
— Это вопрос кубатуры, — сказал он. — Когда у человека такой большой череп, должно же в этом черепе что-нибудь быть?
— Ну, а упадок благосостояния?
— Этому котелку три года. Как раз три года назад были в моде плоские поля с загнутыми краями. Шляпа — лучшего качества. Взгляните хотя бы на эту шелковую ленту или на превосходную подкладку. Если этот человек мог себе позволить роскошь купить такой котелок три года назад и с тех пор не покупал новой шляпы, то ясно, что дела его пошли значительно хуже.
— Это, пожалуй, верно. Ну, а предусмотрительность и нравственное падение?
— Вот вам предусмотрительность, — сказал он, указывая пальцем на дырочку и петлю от резинки. — Вместе с шляпами эти резинки не продаются. Если владелец котелка велел прикрепить резинку, то это указывает на некоторую предусмотрительность: он хотел обезопасить себя на случай ветреной погоды. Но так как мы видим, что резинка оборвалась, а владелец шляпы не позаботился приобрести новую, то, стало быть, он в настоящее время менее предусмотрителен, чем был раньше; это говорит о том, что человек опустился. С другой стороны, он неоднократно делал попытки замазать пятна на котелке чернилами, а это признак того, что он не окончательно потерял самоуважение.
— Ваши рассуждения не лишены убедительности.
— Дальнейшие пункты — что он человек средних лет, что он седеет, что он недавно стригся и что он употребляет помаду — подтверждаются внимательным осмотром нижней подкладки. В лупу можно разглядеть множество кончиков волос, аккуратно срезанных парикмахерскими ножницами. Волоски прилипли к подкладке, от которой к тому же сильно пахнет помадой. Пыль, как видите, не похожа на зернистую серую уличную пыль; это свалявшаяся коричневая, домашняя пыль. Значит, этот котелок по большей части висит дома на вешалке. А влажные пятна на подкладке указывают на то, что владелец котелка сильно потеет и, стало быть, очень мало двигается.
— Но жена… Вы сказали, что его разлюбила жена.
— Эту шляпу не чистили несколько недель. Если когда-нибудь я увижу вас, мой милый Ватсон, в шляпе, на которой накопилась пыль за целую неделю, и ваша жена позволит вам выйти на улицу в таком виде, я решу, что вы, к несчастью, потеряли любовь вашей жены.
— Может быть, он холост.
— Нет. Ведь он нес жене гуся в знак примирения. Вспомните карточку на лапе гуся.
— У вас на все найдется ответ. Но откуда вы взяли, что в его доме нет газового освещения?
— Одно сальное пятно, даже два сальных пятна — это случайность. Но когда передо мной по крайней мере шесть пятен, то, по-моему, не может быть сомнения в том, что этому человеку часто приходится иметь дело с сальными свечами. Вероятно, он ночью поднимается по лестнице с шляпой в одной руке и оплывающей свечой — в другой. Не может же быть сальных пятен от газового рожка! Ну, вы удовлетворены?
— Что же, все это очень остроумно, — рассмеялся я, — но так как, по вашим же словам, тут никто не совершил преступления и никто не потерпел ущерба, — разве только человек, потерявший гуся, — то все, что вы проделали, кажется мне пустой тратой энергии.
Шерлок Холмс только что открыл рот, чтобы возразить мне, как вдруг распахнулась дверь, и в комнату влетел посыльный Петерсон; его щеки пылали, и он казался совершенно потрясенным.
— Гусь-то, мистер Холмс! Гусь-то! — прохрипел он.
— А что с ним? Ожил и вылетел в окно кухни? — Холмс повернулся на диване, чтобы получше разглядеть возбужденное лицо посыльного.
— Посмотрите, сэр! Посмотрите, что моя жена нашла у него в зобу!
Петерсон протянул руку. На ладони у него лежал ослепительно сверкающий голубой камень величиной чуть поменьше боба, но такой чистоты и блеска, что, казалось, на темной ладони горит электрическая лампочка.
Шерлок Холмс свистнул и присел на край дивана.
— Клянусь Юпитером[1], Петерсон, — сказал он, — вы нашли клад. Надеюсь, вы знаете, что это такое?
— Бриллиант, сэр! Драгоценный камень! Он режет стекло, как масло.
— Это не просто драгоценный камень. Это тот самый драгоценный камень.
— Неужели голубой карбункул графини Моркар? — воскликнул я.
— Вот именно! Как мне не знать его величины и формы, когда я в последнее время каждый день читал, в «Таймсе» объявления о нем! Этот камень не имеет себе равных, стоимость его можно определить только приблизительно, но во всяком случае вознаграждение в тысячу фунтов, назначенное тому, кто найдет его, не составляет и двадцатой части его цены.
— Тысяча фунтов! Милостивый боже! — посыльный повалился в кресло и тупо смотрел то на меня, то на Холмса.
— Таково вознаграждение, но у меня есть все основания предполагать, что у графини есть особые, скрытые причины, в силу которых она охотно рассталась бы с половиной, своего состояния, лишь бы ей вернули этот камень.
— Он пропал, если я не ошибаюсь, в отеле «Космополитэн», — заметил я.
— Совершенно верно. Двадцать второго декабря, ровно шесть дней назад. Паяльщик Джон Хорнер был обвинен в том, что он украл его из футляра. Улики против него столь тяжки, что дело передано в суд. У меня даже, кажется, есть отчет об этом деле.
Он принялся рыться в газетах, Наконец, выудил одну из них, сложил ее вдвое и прочел следующую заметку:
«Кража драгоценностей в отеле „Космополитэн“. Джон Хорнер, 26 лет, паяльщик, обвиняется в том, что 22-го сего месяца он украл из футляра принадлежащий графине Моркар драгоценный камень, известный под названием „голубой карбункул“. Джеймз Райдер, старший слуга в отеле, показал, что в день кражи он привел Хорнера в уборную графини с тем, чтобы тот укрепил расшатавшийся прут железной решетки. Райдер некоторое время пробыл вместе с Хорнером в комнате, но потом его вызвали в другой номер. Вернувшись, он обнаружил, что Хорнера нет, бюро графини взломано, а маленький сафьяновый футляр, в котором графиня, как выяснилось впоследствии, держала камень, лежит пустой на туалетном столе. Райдер немедленно оповестил полицию, и Хорнер был арестован в тот же вечер; однако, камень не был найден ни у него, ни в его квартире. Кэтрин Косэк, горничная графини, показала, что, услышав отчаянный крик, она вбежала в комнату и нашла все в том виде, как описал Райдер, обнаруживший пропажу. Брэдстрит, инспектор округа, сообщает, что при аресте Хорнер отчаянно отбивался и в сильнейших выражениях доказывал полную свою непричастность к краже. Ввиду того, что задержанный, как выяснилось, уже ранее был осуждён за кражу, дело передано в суд присяжных. Хорнер, во время следствия выказавший сильнейшее волнение, выслушав постановление о предании его суду, упал в обморок и был вынесен из камеры следователя».