Осмотрев основное содержимое полок, Констанс принялась за потайные отсеки: ящики, днища, крышки и петли — как на шкафах, так и на остальных предметах интерьера. Почти сразу она сумела отыскать один из тайников: за ящиком стола из мыльного камня обнаружилось большое пространство. Потребовалась лишь секунда, чтобы найти запирающий механизм и открыть пружину. Там, внутри отсека, стояла большая винная бутыль, наполненная жидкостью, с этикеткой, которая гласила:
Бутылку запечатали на славу: стеклянная пробка была аккуратно глазирована, прогрета и спаяна со стеклянным узким горлышком. Так или иначе, ничто из того, что было запечатано в 1940-м году, не могло принадлежать Иезекиилю. Но почему же эту бутылку так тщательно прятали? Констанс сделала себе мысленную пометку, что следует изучить эту кислоту — тем более что она никогда раньше не слышала о ней.
Она закрыла отсек, отвернулась и продолжила свои поиски.
Первичный осмотр лаборатории не выявил ничего ценного. Необходимо было провести более тщательный обыск.
Оглядевшись с фонарем, Констанс отметила, что один из стенных шкафов был прикреплен к камню анкерными болтами, которые, по-видимому, однажды — в далеком прошлом — были сняты и снова закреплены.
Взяв длинный кусок металла, Констанс начала один за другим выкручивать болты, высвобождая их из крошащегося вращающегося камня до тех пор, пока шкаф не стало возможно отодвинуть от стены. Позади него она обнаружила древнюю червивую кожаную сумку, кожа которой заплесневела и сильно пострадала от паразитов.
Это оказался саквояж похожий на тот, что торговец патентованными лекарствами мог бы носить с собой, чтобы размещать в нем свои образцы. Когда она вытащила его и перевернула, то различила остатки сложной золотой штамповки викторианской эпохи в форме крупного густого узора из завитков и переплетенных лоз, листьев и цветов. Она едва смогла разобрать надпись:
Отодвинув в сторону стеклянную посуду, Констанс положила саквояж на стол и попыталась открыть его. Он был заперт, однако резкий, полный надежды рывок сорвал старые петли.
Надежде суждено было развеяться: саквояж был пуст, в нем лежал только высушенный труп мыши. Констанс вытряхнула мышь, подняла саквояж и перевернула его, чтобы осмотреть заднюю стенку. Там ничего не было: ни щелей, ни швов. Снова перевернув его, она приостановилась, подняла его и встряхнула.
Ей показалось, что под двойным дном было скрыто что-то тяжелое. Быстрая надсечка ножом вдоль основания саквояжа раскрыла тайный отсек, в котором находился старый и немного пыльный кожаный журнал. Она вытащила его и открыла на первой странице. Весь лист был покрыт неразборчивым, остроконечным почерком.
Констанс быстро просмотрела страницу. Затем она пролистала журнал, пока не дошла до последних листов. Ей открылась история женщины, имя которой было столь схоже с ее собственным — о женщине, которую в семье было принято звать Станза…
52
6 сентября 1905 года.
Темнота. Я нашел ее в темноте. Она пребывала в состоянии, столь непохожем на мою Станзу! А ведь прежде она в любых условиях, в любых обстоятельствах могла отыскать свет впотьмах. Помнится мне, как в ненастную погоду в сгустившемся над городом сумраке Станза всегда надевала шляпку и шаль, готовясь пройтись вдоль берега Миссисипи в поисках даже слабейшего солнечного луча, прорывавшегося сквозь ненастные облака. Но сегодня я обнаружил ее в гостиной. Она возлежала на тахте, пребывая в полусне, а шторы в комнате были плотно закрыты, защищая от света. Она, казалось, удивилась моему присутствию и заговорила со мной едва ли не извиняющимся тоном. Без сомнения, моя сердечная подруга пребывала в состоянии некоего нервного приступа — или, быть может, всему виной женское недомогание… впрочем, должно быть, я сделался избалованным тем обстоятельством, что обыкновенно Станза была самой сильной и волевой из известных мне женщин. Я предпочел покамест не бить тревогу и не беспокоиться об этом. При помощи гидроксония я ввел ей дозу эликсира, и это успокоило ее значительно.
И. К. П.
19 сентября 1905 года.
Моя обеспокоенность состоянием здоровья Станзы возрастает день ото дня. Мне видится, что она попеременно разрывается между приступами эйфории и чрезмерно мрачным настроением. Последнее из названных своих состояний она предпочитает проводить в гостиной, либо в постели, в своих покоях. Когда же приступы эйфории овладевают ею, она делается веселой, уж больно легкомысленно очаровательной, характер ее начинает отличаться странной шаловливостью, столь не похожей на нее.
Она жаловалась на запах лилий — по первости он казался ей приятным, однако сейчас она описывает его как «гнилой и приторно сладкий». Этот симптом тревожит меня чрезвычайно, как и возросшее ее недоверие. Станза более не доверяется мне, как прежде. Пожалуй, этот симптом видится мне наиболее удручающим. Я желал бы проводить с нею больше времени, чтобы попытаться отыскать, в чем кроется причина ее страхов, но, увы, многочисленные трудности, связанные с моей работой, ныне отнимают все мои часы бодрствования. Чума да падет на всех этих назойливых любопытных, которые суют нос не в свои дела и пытаются своей дезинформацией опорочить мое целебное снадобье!
И. К. П.
30 сентября 1905 года.
Эта клятая статья в «Кольерс», вышедшая третьего дня — будь она неладна — стала самым ужасным ударом судьбы! Мой эликсир не раз успел зарекомендовать себя как целебное омолаживающее средство. Он принес бодрость и жизнерадостность уже многим тысячам людей! Но ныне все это забыто, растоптано гневными выкриками невежд, необразованных слюнтяев, мнящих себя «реформаторами» запатентованных лекарств. Реформаторы — Ха! Завистники, лезущие не в свои дела педанты! Мне невдомек, какая выгода, по их мнению, таится в попытках улучшить условия жизни людей. На данный момент я лишь подвергался нападкам со стороны общества, имея при этом намерения самые благие.
И. П.
4 октября 1905 года.
Мне думается, что я нашел причину недомогания Станзы. Пусть она, что было мочи, старалась скрыть это от меня, я обличил ее поступок: во время своей ежемесячной инвентаризации я обнаружил, что из шкафов для хранения исчезло почти три десятка бутылок эликсира. Воистину, всего три живых души на земле обладают ключами от этих шкафов: я, Станза и, конечно же, мой помощник Эдмунд, в данный момент пребывающий заграницей и проводящий ботанические исследования.
В это утро, незаметно наблюдая из эркерного окна библиотеки, я увидел, как Станза выскользнула за дверь, чтобы выбросить пустые бутылки в мусор.
Взятый в правильных количествах, эликсир, без сомнения, является лучшим из лекарств. Но, как гласит закон здравомыслия, отсутствие умеренности любого рода может привести к наисерьезнейшим последствиям.
Как мне поступить? Должен ли я бороться с нею? До этого дня все наши отношения были построены на безграничном взаимном уважении, добрых чувствах друг к другу и доверии — Станза не потерпит скандалов любого рода. Что же мне делать?..
И. П.
11 октября 1905 года.
Вчера, обнаружив пропажу еще полутора десятков бутылок эликсира, я в наибольшей степени осознал, что обязан противодействовать Станзе. Между нами произошла ссора самого неприятного характера. Она высказала в мой адрес вещи ужаснее, чем я мог даже себе вообразить! В моем разуме не укладывалась мысль, что с уст Станзы — моей Станзы — может слететь нечто подобное! Ныне она пребывает в своих покоях и решительно отказывается покидать их.
Тем временем в желтых газетах продолжаются рушащие мою репутацию нападки на меня и на мой эликсир в частности. Будь я в нормальном состоянии, я отрешился бы от них всеми фибрами моего существа, как делал это всегда. Однако ныне я пребываю в состоянии прескверном! Сила моей внутренней растерянности столь велика, что я попросту не могу сосредоточиться ни на чем. Личные трудности, как это ни прискорбно, печалят меня сейчас куда сильнее публичных. Пусть благодаря моим усилиям финансовая стабильность моей семьи была восстановлена — теперь ей не страшны любые будущие превратности судьбы — я нахожу в этом слабое утешение, учитывая личные затруднения, в которых я оказался.
И. П.
13 октября 1905 года.